o 8b191ad8675a2039

-Потому что тут красиво, красивей всего на Москве. Мне лучше, когда красиво вокруг, сразу

легче становится, - краснея, буркнул тот.

-Ты рисовать умеешь? – внезапно спросил мужчина.

-Умею, - подозрительно ответил мальчик. «А вы кто такой?»,

-Лет-то тебе сколько? Шестнадцать? – мужчина все смотрел на него.

Федор, было, привычно хотел соврать, но вместо этого, краснея, признался: «В мае

одиннадцать будет».

-Ну и вымахал ты, - присвистнул новый знакомец. «Так, – он отчего-то вздохнул, - Белый

Город знаешь? Ну, новую крепость, что строить будут?»

-Меня туда подмастерьем обещали взять, сказали через месяц приходить – гордо сказал

Федор.

-Ну-ну, - протянул мужчина. «А в ученики хочешь ко мне?».

-А вы что, там работаете? – Федор посмотрел на него исподлобья.

-Можно сказать, и там и тоже, - человек внезапно улыбнулся. «Зодчий я, Федор Савельевич,

Конь по прозванию, слышал?»

Федор стоял, открыв рот, и, наконец, сказал: «Так это по вашим планам Белый Город

возводят?».

-По моим, - усмехнулся Конь. «Ну так, что, брать тебя в ученики-то?»

-Да, - Федя опомнился, - да, спасибо вам!

-Зовут-то тебя как? – зодчий подал руку мальчишке.

-Тоже Федор, - он улыбнулся. «Воронцов».

-Тогда, тезка, приходи через две недели на третью, - велел Конь, - мне сейчас обратно в

Смоленск надо. Я у Китайгородской Стены живу, спросишь там, покажут тебе».

-Федя! Федя! – раздался отчаянный голос.

-Это еще кто? – нахмурился зодчий.

-Сестра моя, - вгляделся Федор – Лизавета. Дочь отчима моего. Что она тут…, - мальчик

шагнул навстречу бегущей Лизе. «Ты зачем одна по улице болтаешься? – строго сказал

Федор. «Невместно это!»

Каштановые косы растрепались, шубка была расстегнута и Лиза, будто натолкнувшись на

стену, замерла перед Федором. В руках у нее был какой-то сверток.

-Федя! – выпалила она. «Мне батюшка с матушкой сказали, что я тебе совсем не сестра. Я

рисунки принесла, что ты мне дарил, потому что, теперь ты их захочешь обратно взять.

Наверное., - прибавила Лиза.

-Вот же дура, - сочно сказал Федор. «А ну на усадьбу быстро, впрочем, стой, я с тобой

пойду».

-Твои рисунки-то? Посмотреть можно? – спросил зодчий.

Он развернул один и застыл. «Да, - наконец сказал Федор Савельевич, - а чертить ты

умеешь, тезка? Хотя нет, вижу, что умеешь. Это что за мост? – спросил он.

-Это из головы, - Федор покраснел. «Как мы в Ярославле были, так я на Волгу ходил, думал,

где там лучше мост возвести».

Зодчий аккуратно сложил рисунки и протянул Лизе. «Ты их храни, Лизавета, а то небось он, -

Федор Савельевич кивнул на мальчика, - нарисует и бросит, где попало?».

-Бывает, - Федор еще пуще зарделся.

-Ну идите, - Федор Савельевич погладил Лизу по голове. «А тебя, тезка, жду к себе, как

договорено, в марте уж строить начинаем».

-Это кто? – спросила Лиза, оглядываясь.

-Руку дай, и держись за меня крепко, - велел Федор. «И как тебя еще на улицу одну

выпустили? А это зодчий, Федор Савельевич Конь, он в ученики меня взял».

-Матушка с батюшкой, - Лиза помолчала, - Федосья на поварне, я с двойняшками

занималась, смотрю, - а тебя нету. Ну, на дворе никого не было, а ворота открыты были, я и

убежала.

-Больше так не делай, - мальчик вздохнул.

-А ты знал, что я тебе не сестра? Ну, не настоящая, - спросила Лиза, когда они уже

подходили к усадьбе.

-Знал, - Федор усмехнулся. «Я тебя первый раз в Ричмонде увидел, как матушка с батюшкой

после разлуки встретились. Ты тогда совсем маленькая была, розы повела меня смотреть».

Лиза молчала и Федор, наклонившись, увидел слезы в ее глазах.

-Батюшка умирает, - остановившись, сказала девочка. «Как же это будет, Федя? Как мы без

него?»

-У нас матушка есть, - твердо сказал ей брат. «Ну и мы все тоже. Будет тяжело, но мы

справимся. Ну, пойдем, - он поцеловал Лизу в мокрую, холодную щеку, - ты замерзла вся».

Сука! – процедил царь и ударил носком сапога в висок. Голова Матвея даже не дернулась.

-Так царь-батюшка, - зачастил палач, - мы уж и огнем жгли, - ничего. Преставился он, упокой

Господи душу грешника.

-А ну дай клещи, - велел Иван Васильевич. «И раскали, как следует».

Государь присел и прижал алое, пылающее жаром железо к ноге Матвея. Повеяло паленым

мясом. Иван Васильевич посмотрел на ожог и, распрямившись, сказал: «Ничего, мы его и

мертвого на кол посадим».

Он еще раз, от души, ударил труп под ребра, и, выругавшись, вышел из подвала.

Петя почувствовал запах – такой, как совсем, давно, в детстве, когда покойная матушка

водила его на службы в монастырь на Рождественке, рядом с их старой усадьбой. Пахло

воском, ладаном, елеем, и ему сразу стало тепло – так, что даже омертвевшие, стылые

пальцы, уже сведенные судорогой, чуть распрямились.

-Не надо, не надо, - голос у священника был тихим, ласковым, - не надо, не открывайте глаз.

Вам ведь тяжело, просто говорите, а я вас послушаю.

Он говорил, - медленно, прерываясь, чтобы глотнуть воздуха, чувствуя, как замирает

усталое сердце.

Потом, после всего, Петя вдруг попросил: «Батюшка…, вы помните от Иоанна, про смерть

Лазаря?»

Он слушал, пытаясь дышать, и вспоминал кафедральный собор в Бергене. Слова были теми

же самыми – вечными, единственными.