o 8b191ad8675a2039

Михаил вскочил в седло и рысью пустил коня на Рождественку, в свою городскую усадьбу.

Воронцовы всегда славились гостеприимством – боярыня Прасковья, несмотря на веселый,

легкий нрав, хозяйкой была рачительной и строгой, - за грязь, леность или воровство дворню

секли нещадно и отправляли в деревенские усадьбы.

Дома у Прасковьи всегда стояли ароматы свежевыпеченного хлеба и чистого белья, полы

скребли с песком каждый день и слуги всегда ходили опрятными.

Обед был семейный, за столом собрались только Прасковья с мужем, старшие дети – Мария

и Степан, да Федор Вельяминов.

- Дядя Федор – обратился к нему двоюродный племянник, - а правда ли что осенью опять

пойдем воевать Казань?»

- Судя по всему, Степа, что да – задумчиво ответил Федор, отставляя кружку с медом. «Без

Казани пути нам на восток нет, да и Пермский край получается, как отрезанный ломоть – а

там земли исконно русские, их еще новгородцы завоевывали, сотни лет назад. Да и Волга

Руси нужна – по ней нам торговать с Персией и Индией, а сейчас ханы Казанский и

Астраханский в Каспийское море нас не пускают».

- А правда ли, дядя Федор, что в Индии все идолам поклоняются? – Мария покраснела от

смущения, но договорила: «Читали мы со Степаном повесть о хождении за три моря

тверского купца Афанасия Никитина, так он пишет, что в Индии сто вер, и все разные!»

Воронцовы воспитывали детей в послушании, но были одними из тех редких на Москве

родителей, что одинаково ценили и сыновей, и дочерей, и учили их вместе. К тому же, Мария

и Степан, родившиеся с перерывом в шесть минут друг от друга, с колыбели еще всегда

были рядом, и сложно было представить их поодиночке.

- Это так, - подтвердил Федор, - однако, Маша, веру любую надо уважать, ежели человек

этот праведный и достойный. Есть среди всех народов и глупцы, и люди бесчестные, да и на

Руси их хватает, племянница.

Прочли благодарственную молитву и дети, поблагодарив родителей, удалились в свои

горницы. Боярыня Прасковья вздохнула, подперев рукой мягкую щеку:

-Вот так думаешь, что они дети, а ведь растут. Марию уже сватают, да она все Матвея

дожидается.

- Не надо ей дожидаться, - жестко сказал Федор. «У Матвея не честный брак, а девки

срамные на уме, да попойки с его дружками. Хоть и стыдно мне так говорить, сестра, однако

совсем он от рук отбился. И не накажешь его по-отцовски – царь Иван во всем его

покрывает. А царь Иван, хоть и молод, а норовом крут – скажешь что поперек, и закончишь

жизнь свою, как покойник Андрей Шуйский».

Прасковья поежилась – она помнила страшную смерть князя Шуйского, отданного на

растерзание своре дворцовых псов семь лет назад.

- Ты мне лучше вот, что скажи, боярыня – Федор потянулся за кружкой с медом, и отхлебнул,

пытаясь справиться с внезапно наставшей сухостью во рту, «что это у вас там за девица

сероглазая? Боярышня она, али жена венчанная?

Прасковья облегченно улыбнулась и незаметно подтолкнула Михаила ногой под столом.

- Вдова она, братец, уж больше года вдовеет, с марта еще. Муж ее был боярин Тучков,

Василий Иванович, из Твери. Сама-то она новгородка, да с венчания в Твери жила, а как муж

погиб, так ее сродственники в Москву забрали.

- А что с ее мужем- то случилось? – поинтересовался Федор.

- В марте переправлялся через Волгу, а лед-то тонкий уже, так и ушел в полынью. Хороший

человек был Василий Тучков, богобоязненный, скромный, на милостыню щедрый, - ответил

Михаил Воронцов.

- Небось, семеро по лавкам у вдовы-то? – буркнул Федор, сам удивляясь внезапно

возникшей у него в глубине души неприязни покойнику Тучкову. «Свечу на помин души

пожертвую и акафист закажу» - мысленно одернул он себя.

- Да нет, братец, не дал им Бог детишек, - с готовностью ответила Прасковья. «Восемь лет

прожили душа в душу, да вот не даровала Пресвятая Богородица радости в дом».

- Что ж ей, к тридцати уже? – Федор мысленным взором увидел прекрасное, строгое лицо

сероглазой, и представил ее волосы, выпущенные на волю из головного убора – какие они?

Золотые, как у Аграфены, соломенные, рыжие? Он почувствовал, что краснеет – совсем, как

в юности.

- Ну как сказать, братец Федор…, Не молоденькая, нет – двадцать четыре в апреле было, но

ведь и не вертихвостка какая-нибудь, не девчонка. Женщина разумная, спокойная. Дом вести

умеет, хозяйство у них в Твери большое было, богатое, родитель ее вдовый в Новгороде

торгует успешно…- ответила Прасковья.

- Ты мне ее так, Параша, нахваливаешь, будто я жениться собрался! – усмехнулся Федор.

«Что ж она, не боярского рода?»

- Да, прости Господи, кто их там разберет в Новгороде, каких они родов! – в сердцах ответил

Михаил. «По отцу-то она Судакова, имя древнее и известное, однако ж, ты знаешь этих

новгородцев – у них и бояре торговать не гнушаются. Тучковы, куда она замуж вышла, тоже

новгородские, да царь Иван Великий их в Тверь выселил, как новгородские вольности

отменил».

- Значит, Тучкова… - задумчиво проговорил Федор Вельяминов. «А зовут-то ее как?»

- Феодосия, боярыня Феодосия, – с готовностью ответила Прасковья.

Федор замолчал, и в наступившей тишине слышно было, как где-то в горницах мамка поет