o 8b191ad8675a2039

так в верхней горнице ставят кровать особую, с перекладиной, чтобы держаться. Там и

рожает, на свете Божьем, а, не прячась куда подальше. И младенец не темноту перед собой

видит, а лица человеческие, и отец его на руки берет, как на свет появился.

Феодосия вспомнила, как они с отцом ходили навещать недавно родивших жен заморских

купцов, и как те, в роскошных одеждах, склонялись над разукрашенными колыбелями своих

сыновей и дочерей, вовсе не боясь ни сглаза, ни еще каких суеверий.

- И навещают родильницу родственники и друзья, с подарками, - жестко закончила

Феодосия. «И ребенка не прячут от чужих глаз, а бывает и так, что и сам муж жене своей при

родах помогает».

- Вот же, - Федор, видимо, хотел выругаться, но, вспомнив про чрево супруги, сдержался.

«Что иноземцам хорошо, то нам бывает некстати, Федосья. Тебе бы про это помнить

пристало».

- Как попала на Москву, так и помню, Федор, - упрямо ответила боярыня и отошла от

мужа, высоко вскинув голову.

-Вот она, кровь новгородская, - угрюмо подумал тогда Вельяминов. «Истинно сказано, вовек

ее не истребить».

Феодосия, вспомнив этот разговор, досадливо поморщилась. Вроде и не ссорились с тех пор

мужем, а все равно неприятно, какая-то непонятная боль во всем теле, будто что-то

схватывает сердце и тут же отпускает.

На западе, над долиной Сетуни, вились дымки деревенек. Огромное, багровое солнце

медленно заваливалось за горизонт, а, напротив, над Яузой и Китай-городом уже висело

набухшее, темно-серое грозовое облако. Резкий холодный ветер завивал песок на берегу

реки, вздувал барашками свинцовую воду. «Пора бы уже и в терем» - подумала Феодосия, и

с усилием, стараясь не обращать внимания на слабую боль, встала.

Она тут же пошатнулась, схватившись рукой за ствол дерева. Теплая, прозрачная жидкость

хлынула по ногам, собираясь в лужицу на примятой траве.

«Господи..., А Федора нет еще…, И Матвей на Москве. И повивальные бабки все, как на грех

у царицы уже третий день».

Ходили слухи, что царица Анастасия, едва оправившись после тяжелых родов на исходе

прошлой осени, опять понесла.

Феодосия, пошатываясь, побрела через луг к теремам. На дворе старая ключница, едва

увидев ее, ахнула, и, отбросив ведро, подхватила на руки почти обомлевшую боярыню.

-Да что же это такое, боярыня-матушка? Схватывает? - ключница потормошила ее и

кликнула других женщин.

-Пошли, кого ни найдешь, Василиса, верхом в усадьбу Воронцовых на Рождественке... - с

усилием сказала Феодосия. «И к боярину…, в Кремль». Феодосия вдруг подумала, что

Прасковья Воронцова могла уехать с детьми в подмосковную..., а Федор....ищи его по всей

Москве.

Она не успела докончить мысль, и, скорчившись от ставшей почти нестерпимой боли,

повисла на руках у женщин.

- Ну что стоите-то, тетери,- прикрикнула на баб Василиса. «Несите в мыльню, я сейчас

верхового отправлю и вернусь».

- Не в мыльню..., в терем... - собравшись с силами, сказала Феодосия и тут же согнулась

вдвое от сильной схватки.

Женщины, молча, понесли ее в мыльню. Над Москвой-рекой хлынул тяжелый грозовой

дождь.

- Так что вот тебе, Матвей, наше решение – сказал Федор. «По нраву оно тебе, али не по

нраву – других слов не жди. Через два Покрова на третий. Тебе к тому времени осьмнадцать

исполнится – может и остепенишься».

- А сговор как же, батюшка? – осмелев, спросил Матвей.

- Пшел вон отсюда, щенок! – взорвался Федор. «Еще и сговор ему! Как настанет венчания

год, так и поговорим о рукобитье».

- Так, батюшка, а вдруг Марья за это время….

- А это уж Божья воля, Матюша, - сладко сказала молчавшая до той поры Прасковья. «Ты,

может, тоже какую девицу встретишь, что тебе больше по душе придется. Тако же и Марья –

уж ты, зятек, не обессудь в этом случае. Не могу ж я перед свахами ворота закрывать –

слухи пойдут, разговоры ненужные».

Матвей перевел глаза на отца и будущего тестя – те лишь усмехались в бороды.

- Ну и ладно, - горделиво сказал Матвей. «Будь, по-вашему. Все равно нам с Марьей иных не

надобно».

В дверь горницы заколотили.

- Кого там еще несет? – нахмурился Федор. «Открой, Матвей».

Запыхавшийся гонец привалился к дверному косяку.

- Боярыня Феодосия…

- Что? – повалив лавку, вскочил Федор. «Что с ней?»

- Рожает….

- Гони за бабкой повивальной – приказал слуге Вельяминов.

- Нетути никого, у царицы все, - развел руками гонец. «Был я в Кремле, говорят, не велено

хоть единой бабке куда-то ехать, вдруг нужна будет государыне».

- Я поеду с тобой, - поднялась Прасковья. «А ты, Михайла, скачи домой, невестушку-то нашу

порадуй» - язвительно добавила она.

Феодосия корчилась, лежа на лавке, прижатая к ней сильными руками Василисы.

- Встать..., дай, - попыталась сказать она ключнице.

- Да ты что, матушка-боярыня, нельзя вставать-то тебе, - охнула Василиса.

- Открой окно, воздуха дай глотнуть мне! - закричала на нее Феодосия.

- Так мыльня же, откель тут окну взяться, - пожала плечами ключница. «Да еще ливень вон,

какой на улице, гром с молниями. А ты дыши, матушка Феодосия, продыхивай схватки-то, не

сжимайся»

- Дышала бы, было б чем! – злобно, сквозь стиснутые зубы, ответила ей боярыня и