o 746a5c7ff3383046

третий, где третий палец, скотина?" Меня это окончательно взбесило... я его так

ткнул, что он покатился с лестницы и с верхней площадки до нижней все ступеньки

пересчитал! Ну, и затем ему от меня еще порядочно-таки досталось!..

-- Héros impertinent! {Дерзновенный герой! (фр.).} -- ударив его по руке веером, кокетливо произнесла его соседка.

-- О да... вы действительно истинный защитник нашей православной религии и

нашей святой родины! -- щебетала другая.

-- Вы, дамы, рады преувеличивать наши заслуги! -- отшучивался дядюшка.

Он строго распекал каждого кадета, каждого встречного военного, если тот не

отдавал ему чести по самому строгому кодексу военных правил. Но застигнутый им

врасплох мог несколько смягчить его сердце, если тут же усердно извинялся,

призывал бога в свидетели, что не заметил генерала, при этом то и дело

прикладывал руку к козырьку, пожирал глазами его превосходительство и всей

фигурой изображал страх, почтение и раскаяние. Дядюшка старался выискать

малейшее упущение в форме и поведении военного, но не по злобе, которою не

отличался, не по честолюбию, которым не страдал, а только потому, что глубоко

был убежден в том, что самое ничтожное отступление от дисциплины, как червь,

подтачивает все устои и основы русского государства и внедряет в умы

подчиненных опасное шатание мысли.

Миросозерцание дядюшки не отличалось ни глубиною, ни сложностью: образ

правления, нравы, обычаи, одним словом, все, что было на Западе, он находил

глупым, пошлым и смешным, а что было в России -- превосходным и

трогательным. Вследствие этого он свирепо осуждал всех, кто ездил за границу.

Если туда отправлялись лечиться, он считал это идиотством: по его мнению, у нас

существуют лечебные местности лучше, а не хуже заграничных; осуждал и тех, кто

ехал за границу, чтобы пожить среди красивой природы,-- он находил, что у нас на

Кавказе и в Крыму такие чудные места, каких не существует нигде на свете, а тех,

кто в западные столицы ездил запасаться туалетами, он считал настоящими

преступниками против родины, лоботрясами и пошлыми форсунами, так как они в

таких случаях, по его мнению, поощряли западноевропейскую промышленность в

ущерб родной, русской.

Однажды он отправился со мной в магазин игрушек и потребовал игрушечную

мебель. Когда она была ему подана, он заметил торговцу, что цена несообразно

высока, а тот оправдывался тем, что это вещи парижские, хотя и дорогие, но зато

превосходной работы.

-- Молчать, дубина! -- загремел генерал.-- Значит, по-твоему, все русское дрянь?

Если ты родину любишь и порядочный торговец, ты должен был бы держать только

свое, русское.

Ему подают дешевые русские игрушки, но он находит их негодными, и перед ним

снова раскрывают ящик с французскими изделиями, не указывая на штемпель. Он

одобряет их, платит деньги и уходит. Дома, развернув покупку, он находит

французское клеймо, разражается ругательствами, дает слово возвратить

купленное, но затем, махнув рукой, дарит игрушки детям.

Будучи по натуре добрым, даже мягкосердечным и участливым, он проявлял эти

качества лишь в семейной, обыденной жизни, но был до невероятности жесток,

когда дело касалось людей, уличенных в политической неблагонадежности. Он

готов был помогать и великодушно помогал каждому бедняку, которого встречал,

но, избавляя от нище ты одного, он мог тут же изувечить другого, унизить и

насмеяться над его человеческим достоинством, если только тот не исповедовал его

допотопных идеалов, служения православию, самодержавию и народности2, не

разделял его упрощенной обывательской морали.

Особенную ненависть и презрение вызывали в нем политические преступники.

Какую бы жестокую кару ни несли они за свои поступки, он всегда обвинял

правительство в слишком большом снисхождении к ним, находил, что если бы он

лично взялся за истребление "этой шайки отъявленных негодяев и величайших в

России преступников", их бы через месяц-другой не осталось и следа.

-- Вы говорите, что этих голоштанников, этих шутов гороховых будут судить? --

спрашивал он, когда услыхал об одном политическом процессе.-- Удивительно, как

не понимают того, что такое отношение слишком большая честь для них! Каждому,

кто уличен в политической неблагонадежности, прежде всего следует всыпать

горячих розгачей, а тех из них, кто посмелее кричит о братстве, равенстве, свободе

и о другом в таком же роде бессмысленном вздоре, отодрать шпицрутенами! --

Дядюшка был искренно убежден в том, что, если к людям политически

неблагонадежным была бы применена подобная мера, все политические

преступления исчезнут с лица русской земли, как по мановению волшебного жезла.

Он неутомимо заботился о благосостоянии солдат, но как к ним, так и ко всем

подчиненным был чрезвычайно требователен и жестоко карал за малейшее

нарушение дисциплины. Человек он был малообразованный и совсем

неначитанный: получив лишь плохое корпусное образование, он никогда не

пополнял его. Он часто усматривал потрясение государственных основ там, где их

не было и следа, иногда открывал их в самом легком нарушении правил военной