o 650e8660de4f860a

Но сидят на мне, наверно, как подпруга на свинье.

Неожиданно из темноты зрительного зала, оттуда, где горела красная табличка с

надписью «выход», послышались громкие аплодисменты.

– А у вас хороший голос, – сказал ктото. – Не хотите ли попробовать петь в хоре?

Это был руководитель хора, его жена забыла в зале свою меховую накидку, за

которой он вернулся. Он нашел накидку, а заодно и меня. Так я начал петь в группе

теноров в последнем ряду.

– Боюсь, солировать вам никогда не придется, – сокрушался он. – Голос у вас

замечательный, но геройлюбовник из вас не выйдет. Фигура, большой нос, короткие

ноги… Ну, вы понимаете.

Конечно, я все понимал. Люди считали меня малопривлекательным, хотя в свое

время я был одним из самых красивых молодых пеликанов на всем побережье. Но коли уж

я затеял эту игру, мне приходилось принимать ее правила.

Сначала я совсем не разбирался в нотах и пел только на слух, повторяя слова вслед за

другими хористами. Я все время боялся, что ктонибудь заметит мою безграмотность. Но

постепенно я понял, что все эти крючочки на бумаге подчиняются строгим правилам: чем

выше на строчках располагались черные точечки, тем выше мы пели, и наоборот. Так и

получилось, что я выучил нотную грамоту раньше, чем буквы.

Зарплата в хоре тоже была крошечной, и вскоре я стал подумывать о дополнительном

заработке. Когда руководитель сказал, что я не гожусь в солисты, поначалу я расстроился,

но потом решил, что могу попробовать петь гденибудь еще. Ведь я не просто умел хорошо

петь, а сам сочинял песни, и, помоему, неплохо. Я подумал, что, возможно, найдутся люди,

готовые заплатить за то, чтобы послушать, как я пою.

Так и вышло. Я стал дважды в неделю петь по вечерам в одном ресторане. Хозяин

ресторана попросил исполнять побольше смешных песен, и я их специально для этого

написал. Многие из них не имели никакого смысла, но публике нравились.

В ресторане у меня появился свой аккомпаниатор, пианист Унтамола, с которым мы

вскоре подружились. Тщедушный старик Унтамола страшно много курит, все руки у него

в бородавках, но это не мешает ему великолепно играть на пианино – он настоящий

артист. Когда я спел ему свою первую песню, Унтамола сказал, что я тоже настоящий

артист. Это была колыбельная, я тебе ее тоже обязательно спою, но чуть позже. А вот

песенка про индюшку ему не понравилась, но зато она стала настоящим хитом в

ресторане:

Кухарке помочь захотела Индюшка

И перья себе ощипала.

«Теперь поплотнее набейте мне брюшко» –

Довольная птица сказала.

Но рисом, грибами и сладким изюмом

Никто не набил простодушную.

Кухарка все утро истошно кричала:

«Индюшкато наша – бэушная!»

Каждый раз, когда я пел «Индюшку», Унтамола становился мрачнее тучи и нарочно

фальшивил в знак протеста. Я же делал вид, что ничего не замечаю, и продолжал петь. Но

стоило мне начать другую песню, как старик сразу менялся.

Так моя жизнь постепенно наладилась. Уже скоро год, как я живу среди людей. У

меня есть квартира и работа, появились даже друзья – Унтамола, а теперь и вы. И хотя мое

теперешнее положение позволяет перевезти сюда семью, я все же пока не решаюсь. Меня

терзают сомнения: стоит ли. Не будет ли это ошибкой? Мои дети наверняка уже выросли и

не помнят ни меня, ни моей затеи с переездом.

Много ночей я провел, расхаживая взад и вперед по тесным комнатам и размышляя о

своей жизни. Не раз я уже был готов все бросить и вернуться обратно к родным берегам,

но какаято неведомая сила – любопытство, привычка или упрямство – заставляет меня

каждый раз возвращаться в ванну, где я сплю.

Я стал человеком, в этом все дело. Я превратился в настоящего человека, и

случилось это гораздо быстрее, чем я мог себе вообразить. Здесь, в городе, у меня есть то,

без чего мне сложно теперь себя представить и от чего невозможно отказаться.

Например, опера. Разве есть там, на берегу, среди гранитных утесов или камышовых

заводей, опера? Нет! Ничего подобного там нет. Конечно, есть искусные исполнители

свиста и трелей, а еще там кричат чайки и крякают утки, там поет ветер, шумит море и

журчит ручей.

Я слышал, как люди говорят о «большой симфонии природы», но все эти звуки –

никакая не симфония: у них нет вступления, концовки и кульминации. Человеком я

научился ценить законченность и целостность, уважать стремления и идеи, бережно

относиться к тому, что сделано, продумано и выстроено.

Теперь у меня появились новые сомнения. Смогу ли я снова стать птицей? Буду ли

достойным отцом и любимым мужем для своей семьи? Поймут ли они меня таким, каким

я стал? Пойму ли я их? О, муки сомнения, если бы я знал, как от вас избавиться!

Мне кажется, что даже внешне я все больше стал походить на человека, что мои

крылья постепенно превращаются в пальцы, клюв становится носом, а лапы уже

напоминают ступни. У меня стали выпадать перья, и я не удивлюсь, если в скором