o 650e8660de4f860a

катался по полу, требуя еды. Но баночку предстояло еще открыть, а крыльями это было

сделать не такто просто. Когда наконец мне удалось отвернуть крышку, Вилле уже есть не

хотел. Меня же, напротив, обуял страшный голод, и мне ничего не оставалось, как

подкрепиться его детским питанием. Вилле страшно обрадовался, когда увидел, как я

уплетаю его странно пахнущее пюре, и стал кормить меня с ложечки. Я закрывал клюв и

пытался направить ложку с пюре в сторону Вилле, но он сразу начинал визжать, и мне

приходилось срочно соглашаться с условиями его игры. Не скажу, что мне это не

понравилось.

Вот за этим занятием и застала нас на полу в кухне госпожа Сормикас:

– Чудовище! – закричала она. – Вы отбираете еду у ребенка!

Напрасно я пытался объяснить, что это была идея Вилле, что он сам захотел

покормить меня и что я умирал от голода, а Вилле есть совсем не хотел.

– Я должна была догадаться с самого начала, – кричала она. – С такими, как вы,

вообще нельзя связываться. Что вы за человек! Да и человек ли?

Она села на табуретку в кухне, прижала к себе Вилле и заплакала:

– Как я могла доверить своего ребенка такому чудовищу? Я плохая мать! Вилле,

золотко, Вилле, детка, у тебя плохая мама.

Вилле тоже заплакал. Я попытался утешить госпожу Сормикас:

– Ну что вы, право, вы совсем не такая уж плохая. Поверьте, вы преувеличиваете.

Но это не помогло, даже наоборот, еще больше ее рассердило:

– Немедленно убирайтесь! Прочь из моего дома!

Голод придал мне смелости, и я сказал:

– А как же моя зарплата? Я осмелился бы попросить одну из тех рыбин, что лежат у

вас в холодильнике… Лучше щуку.

Женщина в ярости распахнула холодильник, схватила холодную рыбину за хвост и

кинула ею прямо в меня.

– Получай!

Это был лещ. Но в данной ситуации выбирать не приходилось. Я поднял рыбину и

поспешил уйти. Уже на лестнице я услышал отчаянный крик Вилле:

– Хочу птичку! Плохая мама! Хочу птичку!

– Это плохой дядя, – пыталась успокоить мальчика мама. – Не плачь, мой маленький.

Сейчас мама сварит Вилле кашку. Давайка лучше споем вместе: «Раз морковка, два

морковка, свёкла, репка и редис…»

Я вышел из подъезда, пряча под свитером леща. Эта была моя первая зарплата, и,

наверное, я должен был испытывать гордость и радость, но вместо этого я думал лишь о

том, что второй зарплаты у меня, возможно, больше никогда и не будет.

Мой первый опыт оказался далеко не самым удачным, но все же я решил

попробовать еще раз. Возможно, воспитание детей – просто не мое призвание. Может

быть, меня ждет великое будущее в какойто другой профессии.

Честно говоря, я был в этом абсолютно убежден. Надо только суметь ее найти, эту

подходящую для меня работу.

Почти человек

Третий рассказ пеликана

На город опустился теплый летний вечер. Я снова побрел к лодке, под которой

провел прошлую ночь. Моего утреннего друга на месте не было. Кто знает, может, после

встречи со мной он решил найти себе другое жилье. Спрятав голову под крыло, я пытался

заснуть, но сон никак не приходил. События дня снова и снова всплывали в голове. Я

вспомнил, как чешущийся громила предлагал мне бутерброд в виде кулака, а маленький

мальчик рассказывал о неслыханных вещах: о времени, о Солнце, о движении Земли, и как

я потом летал в подъезде, с каким трудом пытался завязать шнурки на ботинках Вилле и

застегнуть пуговицы на его куртке. Вспомнил, как ел детское питание из баночки и как

разозленная женщина кричала на меня, называя чудовищем. Ох, это было ужасно

неприятно. Мне даже показалось, что я снова чувствую, как холодная рыбина больно бьет

меня в клюв и шлепается к моим ногам. Мне стало жалко себя до слез.

Как же так, ведь я приехал в город людей, отказался от вольного ветра, заставил свои

крылья работать подобно рукам. Мои бедные лапы, которые я раньше никогда не впихивал

в кожу других животных, ужасно болели от бесконечных блужданий по каменным улицам

среди каменных домов.

Я променял прибрежный песок, морскую пену и шум тростника на грубые камни

мостовых, а милый сердцу крик моих детей – на завывания сирен и жужжание

холодильников. Не совершил ли я ужасную ошибку? А может, стоит прямо сейчас

подняться, выбраться изпод лодки и, превозмогая боль и усталость, полететь к родному

берегу, какой бы длинной ни была дорога назад?

Я встал и пошел, потому что спать все равно не мог – сон в ту ночь обходил стороной

мою лодку. Однако я решил все же пока не возвращаться домой.

Настроение у меня было печальнотревожное, хотелось развеяться. Незаметно лапы

привели меня к зданию Оперы.

На сей раз на ступеньках не было дам в изящных платьях и кавалеров в элегантных

костюмах, в больших окнах не горел свет. Я осторожно подкрался к двери и прислушался.

Но не услышал ничего, ни звуков флейты, ни чудесного голоса Папагено.

Что произошло, куда они все исчезли: музыка, радость, жизнь?