o 0a115616b968c99b

глаза. «Да я знаю все, - смущенно пробормотала девушка, - мне и матушка, и Лизавета

Петровна...

-Я тоже, - Марфа взяла оловянную флягу и стала переливать в нее остывающий отвар, - как

в Стамбул меня привезли, думала – все знаю. А оказалось, - она подмигнула Марьюшке, -

что нет.

Она устроилась рядом и ворчливо сказала: «Пиши, пиши далее, мы только начали, а еще тот

настой варить, что Петя с собой возьмет. Сие дело тонкое, все же не здоровому мужику

давать, а ребенку малому».

Марьюшка чуть вздохнула и Марфа, обняв стройные плечи, шепнула: «Все будет хорошо,

милая».

Волк посмотрел на стройный силуэт Троицкой церкви, видневшийся вдали, в темном золоте

садящегося над Москвой-рекой солнца, и, засунув руки в карманы кафтана, хмыкнул: «И,

правда, Михайло Данилович – удалось по Красной площади пройти. А моста этого, чрез

Неглинку, не было – красивый он, однако. И ряды торговые, каменные построили, - он

взглянул налево. Молодцы, ничего не скажешь».

Он прошел рядом с помостом, где стояли пушки. Площадь была уже пуста, деревянные

ставни торговых лотков – закрыты и заперты на замки. Он вскинул голову и,

перекрестившись на образ Спаса, что висел над Фроловскими воротами, услышал мерный

бой курантов.

-Fecit et statuit Petrus Antonius Solarius Mediolanensis, - услышал он тихий голос сзади. Федор

указал на мраморную доску, что висела у входа в Кремль. «Делал Петр Антоний от града

Медиолана, - мужчина усмехнулся.

-Видишь, - добавил Федор, - как итальянский зодчий, так написали, для потомства. У меня,

кстати, в Венеции тоже такие таблички есть – три, али четыре. А как наши мастера строили, -

он указал на купола Троицкой церкви, - так зачем писать, пущай себе помрут в

безвестности.

-Белый город-то восстанавливают, - сказал Волк, когда они уже шли вниз, к реке.

-Да все равно, - Федор почесал бороду, - воюют-то по другому теперь, Михайло Данилович.

Вон, когда мы сюда плыли, слышал же ты, как мы с Констанцей кричали друг на друга. Она

мне не верила, что шар мой воздушный летал, - мужчина рассмеялся.

-А его пять тысяч человек видело, тут, на площади Красной. Вот я ей и сказал – коли в такие

воздушные шары людей с оружием посадить, да на поле боя выпустить – если в армию еще

и сверху стрелять, ничего от нее не останется.

-Ракеты, - вдруг сказал Волк. «Я, когда в Японии жил, слышал о них. Ракеты, начиненные

порохом».

-Да, - кисло отозвался Федор, - однако и тем и тем управлять надо, а у нас на кораблях до

сих пор – румпель. Я Констанце сказал, что винт к такому судну приделывать – все равно,

что пахать на дорогом жеребце, кровном. Ну, слово за слово, и поругались, - он прищурился

и сказал: «Вон и матушка, Марьюшка из кладовой одежу старую достала, от Степана моего

осталась».

Волк посмотрел на парнишку, что стоял к ним спиной, разглядывая почти законченную

виселицу, и тихо спросил: «А кол?»

-А кол, - Федор повернулся к нему, - сие, знаешь ли, дело самое простое. Так, матушка, - он

наклонился к женщине, - пойдемте.

- Чуть больше десяти вершков отделение потайное, - подумал Волк, - все- таки золотые руки

у Федора Петровича, нипочем не заметишь.

Они взошли на помост, и Федор сказал, указывая на доски: «Вот здесь я все и устрою. Я уже

рассчитал – сколько толщина должна быть, чтобы сразу проломилось, от его веса. И

поправку на ветер сделал, мало ли. Палачу пусть скажут, чтобы не ступал сюда. А как его

вынут оттуда – Федор указал вниз, - то уже другое дитя будет, то, что с матушкой положим.

-Сие быстро должно быть, - заметил Волк, и, наклонившись, шепнул: «Марфа Федоровна,

дышать там есть чем?»

-Тут же щели, Михайло Данилович, - раздался приглушенный, смешливый голос. «Я все

слышу. Ты, главное, ворам своим скажи, чтобы, как только веревка оборвется – шум

устроили, сколь возможно большой».

-Сделаем, - заверил ее Волк, и, разогнувшись, посмотрел в сторону Неглинки. «Пора мне, -

он соскочил с помоста, и, вдруг, понизив голос, сказал: «Не знаю, слышал ли ты, Федор

Петрович, что насчет пани Марины говорят...

-Слышал, - мрачно ответил мужчина. «Ну, так Ванечка сонный будет, не запомнит сего. И что

с Заруцким делать будут – тако же».

Волк оглянулся на высокую, чуть скрипящую под легким ветром, виселицу, и, вздохнув,

пожав руку Федору, - пошел к Воскресенскому мосту.

В подполе было темно, и Волк, обведя глазами собравшихся, - было их пятеро, подумал:

«Господи, я же помню – при батюшке десятка три человек приходило. Выкосила всех смута

эта».

Он разлил мед по оловянным стаканам и тихо сказал:

-Вот что. Заместо меня Никифор Григорьевич будет, а опосля него – это уж как он решит. Я

что хотел сказать..., - Волк откинулся к бревенчатой стене. Трещала, капала свеча, мужчины

молчали, и он продолжил: «Наворотили тут всякого немало, однако теперь, благодарение

Богу, - он перекрестился, - вроде спокойно жить будете. Ну, как всегда – Волк помолчал, -

царь в Кремле, а мы, - он обвел рукой подпол, - тут. Там власть своя, и порядки свои, а наши

– вы знаете, повторять, нужды нет. Ну, вот и берегите их, жить по нашим понятиям надо».

-Может, останетесь, Михайло Данилович, - наконец, сказал кто-то. «Все же, сколько лет