o 0a115616b968c99b

в том, что у матери своей родился? Как же можно ребенка вешать, да еще и у нее на

глазах?»

Он опустился на пол и положил голову ей на колени. «Так вот для оного они и приехали,

Марьюшка, - ответил Петя. «Чтобы Ванечку спасти».

-А пани Марина? – жена все смотрела на него – твердо, требовательно и Петя вспомнил

тихий голос Михаила Федоровича.

Царь прошелся по палатам, и, остановившись у окна, усмехнувшись, сказал: «Коли

Сигизмунд не желает земли отдавать, то не получит он ее, понятно, Петр Федорович? И

убери сии грамоты, - царь указал на золоченый стол и поморщился, - с глаз долой. Мало мы

поляков от Москвы до Смоленска гнали, видно. Коли наглеть будут, так и до Варшавы

дойдем».

-Ты-то не гнал, - холодно подумал Петя, рассматривая с высоты своего роста легкого,

изящного юношу. «Ты на Волге сидел, ну да что ему напоминать об этом. Смотри-ка, год

царствует, двадцать лет ему всего лишь, а заговорил уже как. И с кем он собирается до

Варшавы доходить, от войска дай Бог, если десятая часть осталась».

-Король Сигизмунд, - осторожно проговорил Петя, - согласен вернуть тело государя Василия

Ивановича покойного. И вашего батюшку, патриарха Филарета из плена отпустить – в обмен

на пани Марину.

Царь повернулся, и Петя увидел, как он улыбается – холодно, одними губами. Михаил

Федорович погладил аккуратную, золотистую бородку, и, прислонившись к резной ставне,

сказал: «Мне, Петр Федорович, кости не нужны. Мне нужны земли. Чем меньше мы оных

полякам отдадим, тем лучше»

-Но ваш батюшка, - попытался сказать Петя.

-Я по нему не скучаю, - легко отозвался царь. «Тако же и держава – вон, как Гермоген, храни

Господи его душу, - Михаил Федорович перекрестился, - скончался, живем же без патриарха.

И дальше проживем, Петр Федорович. Попов на свете много, а Смоленск – один. Так что

пусть виселицу строят».

Петя помотал головой, и, чувствуя ласковые пальцы жены у себя на щеке, глухо сказал:

«Нет, о сем даже и думать не стоит, Марьюшка. Иначе все мы на плаху отправимся, уж

больно опасно сие».

-Так что, - Марья все гладила его, - государь ее тоже повесить распорядился?

Петя долго молчал, а потом, сглотнув, поднявшись, сказал: «Нет, не повесить. Я к себе

пойду, у меня там бумаги еще, - он глубоко вздохнул, - поработаю».

Марья кивнула, и, взяв его за руку, едва слышно проговорила: «В подполе готово все, сюда

же принесут его?»

-Если все удачно пройдет, - жена увидела, как он чуть дернул щекой, и, встав, прижавшись к

нему, потянувшись, встряхнула за плечи.

-А никак иначе и не получится, Петя, - сказала она. «Это же твой брат. Он будет жить».

Петя посмотрел на рыжие волосы сына, что спокойно спал в чуть покачивающейся

колыбели, и, сдвинув ее шелковый платок, поцеловав белокурую, мягкую прядь, ответил:

«Да».

Волк остановился на берегу ручья и присвистнул: «Вот это да! Говорил мне Федор Петрович,

что сию галерею срубил, но ведь красота какая!»

Деревянные, резные, раскрашенные здания соединялись легким переходом, флюгеры

вертелись под ветром с реки, чуть шелестели листья ив, и Волк, присев, вымыв руки в ручье,

подумал: «Тридцать лет, Господи. Да я же, как раз тут ночевал, после того, как обоз на

Смоленской дороге взял. А потом на Красную площадь пошел, ну, там уже..., - он

усмехнулся, и, поднявшись, посмотрел на маленькие окошки светелок.

-А ночевал я с кем? – он все улыбался. «Да, с этой, Настасьей. Волосы у нее красивые были,

черные, как крыло вороново, а глаза – голубые. До обеда помню, с ней проспали тогда».

Он встряхнул головой, и, толкнув низкую дверь, спустившись по каменным, вытертым

ступенькам, огляделся.

Вокруг было шумно, чадили свечи, и Волк подумал: «Как всегда. На улице благодать такая,

липой пахнет, тепло – а эти в подполе сидят».

Он облокотился о вытертую, старого дерева стойку: «А ведь я все тут помню. Ничего не

меняется». Крепкий юноша обернулся и, внимательно посмотрев на Волка, налив водки в

оловянный стаканчик, подвинул ему.

-Пироги свежие, - Гриша указал на глиняное блюдо и присвистнул про себя: «Непростой

человек, сразу видно. Должно, к батюшке».

Волк выпив, и откусив от пирога с капустой, блаженно закрыл глаза. «Господи, - вздохнул он

про себя, - они такие же вкусные»

-Вы пройдите, - вежливо сказал юноша, и замялся.

-Да я знаю, куда, - хохотнул Волк, и, быстро посмотрев по сторонам, нырнул в неприметную,

сливающуюся с бревенчатой стеной дверь.

В кромешной тьме, откуда-то снизу, он увидел мерцающий огонек свечи. Седобородый

мужчина сидел за столом, раскладывая в стопки серебро и медь.

Волк прожевал пирог, и, отряхнув руки, переступив через порог, смешливо сказал: «Ну,

здравствуй, Никифор Григорьевич!»

Мужчина поднял голову и, всматриваясь в лицо Волка, удивленно сказал: «Господи Иисусе!

Вернулся!»

-А как же, - Волк наклонился, и, обняв его, присев к столу, добавил: «Не было такого,

Никифор, чтобы я не возвращался . А сейчас пущай принесут нам чего-нибудь, разговор у

меня до тебя есть».

Дверь подпола чуть приоткрылась и высокая, стройная девушка сказала нежным голосом:

«Никифор Григорьевич, я принесла все».

Волк посмотрел на черные косы, на огромные, голубые глаза, и, откинувшись к стене, глядя