o 0a115616b968c99b

-У вас это отлично получается, капитан, - мулатка вцепилась длинными пальцами в его

черные кудри.

В дверь постучали, и звонкий голос Вороненка прокричал: «Капитан, я вам завтрак принес.

Ну, или обед, я тут оставлю, в передней, на сундуке».

-На «Виктории» все хорошо? – поинтересовался Энрикес, на мгновение прервавшись.

-А как же, - рассмеялся Вороненок.

-Ну, беги, - велел капитан, - я завтра к отплытию появлюсь.

Раздался легкий смешок, и Вороненок скатился вниз по скрипучей лестнице, в уже жаркое,

позднее, наполненное ветром с моря, и ароматами готовящейся еды, - портовое утро.

-Это кто? – поинтересовалась мулатка, повернувшись назад, подтягивая к себе

светловолосую девушку, глубоко целуя ее. Та застонала, и Энрикес велел: «Ну-ка, девочки,

ложитесь, и я обещаю, - никого не обижу. А это, - он весело ухмыльнулся, - мой юнга».

-А он не хочет к нам присоединиться? – белокурая девушка закинула ноги на его смуглую

спину, и тоже улыбнулась.

-Он? – Энрикес на мгновение остановился. «Нет, не хочет! – капитан едва не расхохотался

вслух, и сказал мулатке: «Ты следующая, милая, так что – он усадил ее перед собой, - давай

мы вдвоем тебя поласкаем».

Вороненок подняла голову, и, услышав в раскрытое окно отчаянный скрип кровати, и

сдавленный женский крик, - широко улыбнулась.

В таверне было уже шумно, и она, усевшись у стойки, подняв бровь, велела: «Стакан того

бургундского, которое дон Диего держал для чистой публики».

-Вороненок! – крикнули из-за стола, где сидели старики, уже не ходящие в море. «А спеть?».

-А промочить горло? – ехидно отозвалась девушка. Кабатчик наклонился к ней и тихо сказал:

«Слушай, тут какой-то хлюст явился. Красавец, вроде из Нового Света по говору. Шпага у

него приметная, вроде у Ворона такая была, да еще и капитана твоего спрашивал. Мы его

бутылкой по голове приласкали, в чулане лежит. Поговоришь с ним?

-А как же, - безмятежно отозвалась Вороненок, принимая виуэлу. Она наклонила голову, -

локоны темного каштана упали на покрытое белоснежной рубашкой плечо, - и запела.

Дэниел тихо выругался и попытался ощупать гудящий затылок – руки были связаны. Из-за

низкой, щелястой двери доносился плеск моря, и юноша подумал: «Действительно, как

удобно. Сразу в воду и никто ничего не заметит. А шпагу они у меня забрали, интересно,

зачем?».

Юноша прислушался – из-за второй двери, ведущей в таверну, - крепкой, наглухо запертой,

доносился чей-то нежный, высокий голос.

Descansa en el fondo del mar, -пел кто-то, -verdes como los ojos. Su nombre era Isabel, el a

muria por amor.

Дэниел вспомнил, как мать учила той же самой песне Марту, в Акапулько. Уже потом, в

Лондоне, бабушка, выслушав ее, рассмеялась: «Ее сложили, когда вас никого еще на свете

не было. Это о Вороне песня, и об Изабелле – той, что его заслонила своим телом от

испанского ядра».

Мать тогда встала из-за верджинела, и, пробормотав что-то, комкая в руках шаль, – вышла

из гостиной. Бабушка вздохнула, и, поцеловав Марту в темный затылок, сказала: «Играй,

милая, мы сейчас».

Когда мать вернулась, у нее были чуть покрасневшие, припухшие глаза. Бабушка

рассмеялась, и присев к верджинелу, подобрала одним пальцем мелодию. «Музыкантша из

меня никакая, - призналась Марфа, - но вы-то вдвоем это можете сыграть?».

-Сможем, - кивнула сестра, глядя на слова, что быстро написала бабушка.

-И тогда они заиграли и запели, вдвоем с мамой, - Дэниел невольно улыбнулся, - вот это, да:

The fair Lady Hester

Such beauty never seen

And by came Captain Raven

A soldier of the queen

He said unto his serving man,

Were't not against the law,

I would take her to my own bed

And lay her next the wall.

-Вот это веселее будет, - рассмеялась бабушка. Марта, посмотрев на слова следующего

куплета, покраснела, но бабушка ворчливо сказала: «Ничего, ты уже повенчалась, можно не

стесняться».

Песня закончилась, из-за стены раздались одобрительные крики, оловянные стаканы

застучали по столам, и тот же нежный голос сказал: «Мы еще продолжим, господа».

Дэниел услышал лязганье засова, и кабатчик грубо подняв его на ноги, усадил у дощатой

стены. В полутьме юноша увидел, как сверкают резные наяды и кентавры на золоченом

эфесе шпаги. Она лежала на покосившейся, старой скамье.

Запахло свежестью, кто-то переступил порог, и Дэниел услышал давешний высокий,

холодный голос. «Не надо зажигать свечу, приятель, - велел вошедший кабатчику.

Человек сел за стол, - его лица совсем не было видно, - и, повертев оружие, велел: «Сейчас

ты мне расскажешь все, дорогой мой испанский шпион, - и про то, откуда у тебя эта шпага, и

про то, зачем тебе нужен капитан Энрикес. А потом мы тебе вспорем живот и повесим тебя

на твоих же кишках, понятно?».

Дэниел увидел, как блестят зеленые глаза, как покачивается на стройной шее медвежий

клык, и, широко улыбнувшись, согласился: «Конечно. Здравствуй, Вороненок».

Она чиркнула кресалом и зажгла свечу. У юноши были русые волосы и голубовато-зеленые,

словно вода в море – глаза.

Дэниел повел плечами, усмехнулся, и сказал: «Может быть, меня все-таки развяжут, а?».

Белла сглотнула и кивнула кабатчику. Тот стянул веревки и озабоченно спросил: «Все в

порядке?"