o 0a115616b968c99b

такие же язычники, как индейцы, и только он знает путь к истинному спасению, поэтому все

должны ему подчиняться, если не хотим гореть в аду вечно. Ну, и чтобы собирались.

Над ними нависла какая-то тень и преподобный отец сказал: «Именно. Поэтому вы оба

сейчас пойдете по домам и начнете складываться».

Энни опустила голову и, шагая вслед за отчимом, успела заметить, как Чарли указывает ей в

сторону плотницкой. Она только кивнула, и тут же, боясь, что священник обернется,

прибавила шагу.

Дома было тихо. Майкл сел в большое кресло, придвинутое к столу на кухне, и сказал:

«Подойди сюда».

Энни встала в отдалении, и он, глядя на ее сжатые, тонкие губы, подумал: «Дочь своей

матери. И этого бандита, убийцы, этого сэра Роберта. Нет, нет, выбивать это из нее, плетью,

да чем угодно. Нельзя ей доверять».

-Так, - сказал он, сложив кончики длинных пальцев. «В воскресенье сюда переезжает моя

новая жена , Маргарет, а на той неделе мы отплываем вверх по реке. Потом пойдем пешком,

через горы».

Девочка молчала, опустив голову, рассматривая широкие доски пола.

-Далее, - он поднялся и походил по кухне, сняв с полки маленькую Библию. «Ни тебе, ни

твоей матери, ни Маргарет нельзя больше трогать Писание. Я буду вам читать сам, каждый

день, после обеда. Понятно?».

Энни кивнула. Отчим внезапно оказался рядом с ней и, подняв девочку за подбородок,

посмотрел в упрямые, серые глаза: «И, разумеется, я вас буду наказывать, если возникнет

нужда. Все, - он отпустил ребенка. «Можешь подняться к себе в комнату».

Девочка присела и Майкл, посмотрев вслед прямой спине, вздохнул: «С Маргарет будет

проще, конечно, ее били с раннего детства, а эту..., Ну что ж, Господь не дает нам тех

испытаний, которые нам не по силам».

Он перекрестился и, опустившись на колени перед распятием – стал молиться.

Мальчик проснулся от боли. Он привык – боль была почти постоянной, даже когда он ел, или

спал, и только мама, - он знал, что это мама, - могла сделать лучше. Он тонко, коротко

заплакал и поискал маму рядом.

-Ну потерпи, сыночек, потерпи, - раздался нежный, ласковый голос и мальчик, всхлипнув,

ощутив ее тепло, - стал успокаиваться. Мама поднялась с кровати, где они спали вместе, и,

завернув мальчика в шаль, стала носить по комнате, чуть покачивая.

-Ты поешь, - шепнула Мэри, целуя его в щечку. «Поешь немножко, Николас, мой хороший.

Сразу станет легче».

Мальчик еще раз всхлипнул и стал сосать – вяло, то замирая, то опять просыпаясь. Мэри

стояла у окна, глядя на отражение луны в реке. «Какой ветер, - подумала она, увидев

раскачивающиеся деревья на берегу, за мощной, высокой оградой поселения. «Он поэтому

проснулся». Она ощутила, как мелко дрожат руки ребенка и тихо сказала: «Сейчас пеленки

поменяю, мой маленький, и разотру тебя. А потом поспим, тебе лучше будет».

Сын опять заплакал, - жалобно, и Энни, постучавшись в детскую, спросила: «Мамочка, что

сделать?»

-Пеленки согрей у очага, пожалуйста, - устало попросила Мэри – ребенок кричал все громче.

«И воды немножко принеси теплой. У него опять судороги, у бедного».

Энни побежала вниз по лестнице на кухню, а Мэри вложила сосок в рот ребенка и, качая

сына, чуть пошатнулась – в глазах потемнело, голова закружилась.

Мальчик испугался, и Мэри ласково сказала: «Ну, не дрожи. Маме уже лучше, она просто

утомилась. Сейчас ляжем рядом, Энни нас одеялом укроет, и я тебе песенку спою. Ну не

надо так плакать, не надо, милый мой. Все уже хорошо».

-Заткни его, - раздался ледяной голос Майкла. Он стоял на пороге, подняв свечу.

Мальчик услышал его и расплакался еще сильнее – он не знал, кто это, он только знал, что

маме он не нравится. Он почувствовал, как растерянно бьется сердце мамы, и закричал от

страха – неожиданно сильно, громко.

-Не надо, милый, не надо, - мама отвернулась от этого человека и поцеловала мальчика.

«Майкл, ну как ты можешь, это ведь твой сын, ему плохо, он болеет, - глядя на обиженно

плачущего сына, скрывая слезы, сказала Мэри. «Сейчас он успокоится, да, мой славный?»

-Я сказал, заткни его, - Майкл резко дернул жену за руку. Она прижимала орущего младенца

к себе, и Майкл, посмотрев на посиневшие губы, на маленькое, искаженное рыданиями лицо,

- вырвал ребенка из рук Мэри, грубо его встряхнув.

-Мама! – успел подумать мальчик, а потом вокруг не осталось ничего, кроме боли и крика.

«Это не я кричу, - понял он, и уже больше ничего не слышал.

-Нет! – Мэри бросилась к сыну, которого Майкл, как куклу, бросил в угол комнаты. «Нет,

мальчик мой, мой Николас, нет, не надо!»

-И ты заткнись! – заорал Майкл. «Ну, что я сказал! Заткнись!»

Он, было, хотел ударить жену ногой – она сидела на полу, рыдая, прижимая к себе

обмякшего ребенка, - но тут, перекрывая их голоса, в комнате раздался сухой треск

выстрела.

Майкл выбил пистолет из руки падчерицы, и, хлестнув ее по лицу, заламывая руку за спину, -

протащил девочку в ее комнату.

Энни вдохнула запах свежей крови, - металлический, острый, - и, колотя его ногами, вонзив

зубы в запястье, крикнула: «Мама! Мамочка!»

Священник бросил девочку на пол, и, захлопнув дверь, - опустил на нее засов. «Царапина, -