-Она ж блаженная, все равно, что ребенок, - грех это, Настасьюшка. Была б как Даренка – он
коротко кивнул в сторону молодой девушки с обезображенным багровым пятном лицом,
укачивавшей дитя в перевязи, - то дело другое, та хоша и урод, но разумом светлая, а эта, -
он вздохнул, - нет, грех, грех, не надо сего.
Настасья вернулась к девочке и спросила: «А тебя как величать?»
-Марья, - звонко ответила та. «А батюшку моего – Федор, я помню, он рыжий был. Большой, -
Марья потянулась и показала рукой.
-Где вы жили-то, с батюшкой? – поинтересовалась старуха, гладя ребенка по голове.
Та шумно вздохнула. «Не знаю».
Настасья перекрестилась и потянула девочку за руку: «Ну, идемте с нами. Мы в Киев, в
Лавру, а потом – куда дорога приведет»
-В Киев, - Марья подергала мать за подол сарафана. «Идем!»
-Идем, - согласилась Лиза и послушно направилась вслед за нищими. Марья потрогала
узелок, и, улыбнувшись, подумала: «Рысь пусть со мной будет, никому не покажу, сама
поиграю, раз куклу тут оставила».
Старик повернулся и громким, властным голосом сказал: «Сие Лизавета блаженная и дочка
ее, Марья, она мать водить будет. Никому их не обижать, поняли?»
-Поняли, святой отче, - зашумели нищие.
-Ну, пойдемте, - вздохнул старик, и, миновав мост, повернул на южную дорогу.
-А вы кто? – спросила Марья у Настасьи.
-Люди Божии во славу Иисуса Христа, - перекрестилась та. «Я петь пока буду, а вы
повторяйте, учитесь, пока до деревни добредем, там-то уже милостыню просить придется у
добрых людей, коли поешь – больше подают, милые мои.
Старуха начала, - глубоким, красивым голосом:
A мы нищая братья,
Мы убогие люди,
Должны Бога молити,
У Христа милости просити
За поящих, за кормящих,
Кто нас поит и кормит,
Обувает, одевает,
Христу славу отсылает.
-Христу славу отсылает, - нежным, тихим голосом подтянула Лиза, и Настасья улыбнулась:
«Ну, вот и славно».
Марья погладила руку матери и сказала: «Я с тобой буду, всегда. Слушай меня».
Она на мгновение закрыла глаза, подставив лицо жаркому, летнему солнцу, и степному
ветру, и, глядя в синие, пустые глаза матери – запела.
Пролог
Джеймстаун, Виргиния, 21 июня 1607 года
Он стоял на пороге своей церкви. Прохладный, наскоро выбеленный зал был пуст, ровные
ряды деревянных, грубых скамей разделялись на две половины.
Майкл прошел к огромному распятию, что висело на стене, и, оглянувшись, взяв с кафедры
Библию женевского издания, поцеловав ее, опустился на колени. Он знал эти строки
наизусть, и, сейчас, глядя на крест, зашептал, сжимая длинными, красивыми пальцами книгу:
- И увидел я новое небо и новую землю, ибо прежнее небо и прежняя земля миновали, и
моря уже нет. И отрет Бог всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже; ни плача, ни вопля,
ни болезни уже не будет, ибо прежнее прошло. И сказал Господь, что сидел на престоле: се,
творю все новое. И говорит мне: напиши; ибо слова сии истинны и верны. И сказал мне:
совершилось! Я есмь Альфа и Омега, начало и конец.
-Господи, - сказал Майкл, уронив голову на руки, - ты есть начало и конец всего сущего, мой
владыка и властелин, наставь меня и паству мою на путь истинный, путь благочестия и
скромности, путь добродетели и верности заповедям Твоим. Аминь, - он перекрестился, и,
встав, развернув Библию на Откровении Иоанна, - положил ее на кафедру.
-Первая служба на новой земле, - он вздохнул, и, закрыв глаза, подумал: «Свершилось,
Господи, спасибо тебе».
Он вышел на церковный двор, и, вдохнув соленый, морской ветер, присев, погладил рукой
зеленую, мягкую траву. От строящейся крепости пахло свежим, распиленным деревом, и
Майкл, прищурившись, увидел паруса кораблей, что качались на тихой воде гавани.
Ворота заскрипели, и кто-то из плотников весело сказал: «Ну что, преподобный отец, сегодня
помолимся, наконец, как следует, не на лужайке!»
-На лужайке тоже хорошо, - мягко ответил Майкл, - сами же знаете, мистер Уильямс,
Господь, он везде. Но тут, - он показал рукой на раскрытые двери церкви, - конечно,
правильней, так, что спасибо вам большое, - быстро построили.
-Преподобный отец, - раздался звонкий голос, - мы пришли вам помочь молитвенники
разложить!
Он взглянул на маленькую стайку детей и подумал: «Да тут все они, кроме Энни, еще трое, а
больше-то и нет. Школа со следующей недели начинается, каждый день, все вместе учиться
будут. Ну а потом, родятся еще дети, с Божьей помощью».
-Идите, милые, во славу Божью, - ласково сказал он. Дочка задержалась рядом, и, присев,
опустив серые глаза, робко спросила: «Можно, мы потом на реке погуляем, батюшка?
Он помолчал, глядя на нее, и Энни поправила чепец, убрав под него единственную,
выбившуюся светлую прядь.
-Хорошо, - наконец, сказал священник, - иди. Завтрак готов?
-Да, батюшка, - ответила она тихо.
-Я приду за тобой на реку, отведу домой, и пойдем все вместе на службу, - сказал он, глядя
на дочь с высоты своего роста.
Она кивнула и, еще раз присев, прошмыгнула в двери церкви.
Майкл вышел за ворота – поселение было маленьким, окруженным крепким, в три
человеческих роста, частоколом. В домах только просыпались – ставни еще были закрыты.