o 0a115616b968c99b

будет, вон, бочки с вином уже на улицах стоят».

-Тридцать тысяч человек тут,- подумал Ляпунов, слушая скороговорку священника. «Мы

этого Шуйского враз скинем, в августе под Кромы идем, оттуда на Тулу с Калугой, а там и

Москва рядом. И царь истинный вернется, говорил же Иван Исаевич, он его лично в Москве

спас и в Польшу вывез. А жена его хороша, конечно, вон, глаза какие – как лазурь небесная.

Черниговский воевода, князь Телятевский, что стоял в боковом приделе собора, пробрался к

невысокому, с простым лицом, одетому в польское платье человеку, и тихо спросил: «Готовы

люди-то?».

-А как же,- усмехнулся тот. «Даже двое – царь Дмитрий Иоаннович и сын покойного государя,

Федора Иоанновича, царевич Петр. Его святейшество больше не рискует, пан Анджей,

теперь у нас всегда будет,- человечек поискал слово,- замена. Ну и пани Марина грамотцу

получила, как Шуйский ее в Польшу отправлять будет – тут мы и появимся.

-И что,- поинтересовался Телятевский,- согласна она?

-А у нее есть выбор? – удивился человечек и, сложив на животе холеные руки, покрутив

пальцами, вздохнул: «Все-таки трогательно, пан Анджей, согласитесь – люди были

разлучены войной и нашли друг друга. Даже слезы на глаза наворачиваются.

-Возвеличися, женише, якоже Авраам, и благословися, якоже Исаак, и умножися, якоже

Иаков, ходяй в мире и делай в правде заповеди Божия,- торопливо сказал священник, и

продолжил, чуть поежившись, избегая пустых, остановившихся глаз женщины:

-И ты, невесто, возвеличися, якоже Сарра, и возвеселися, якоже Ревекка, и умножися, якоже

Рахиль, веселящися о своем муже, хранящи пределы закона, занe тако благоволи Бог.

Аминь, - игумен облегченно вздохнул и перекрестился.

Ляпунов, одной рукой удерживая Марью, достал пищаль, и, выстрелив в свод собора,

закричал: «Многая лета!».

Запах ладана смешался с запахом пороха, собор огласился буйными криками, и Марья,

слушая звуки выстрелов, - весело засмеялась.

В детской горнице горела единая свеча. Марья зевнула, и, уткнувшись носом в жесткую руку

Болотникова, сказала: «Завтра сказку доскажешь, я спать буду».

Мужчина улыбнулся, и, поцеловав ее в лоб, поднялся с лавки: «Спи спокойно, доченька, да

хранит тебя Господь».

На пороге он обернулся – дитя мирно свернулось клубочком под атласным, подбитым мехом

одеялом. «Там вроде крови нет,- вспомнил Болотников,- да даже и если есть – не видно,

атлас-то темный».

Лиза стояла у окна , глядя на город, что лежал внизу, в долине Сейма. На улицах, -

Болотников встал с ней рядом,- были видны огни костров. Он вслушался в конское ржание и

пьяные крики и вдруг усмехнулся про себя:

-Ежели б Шуйский нас атаковать сегодня решил – разбил бы, ни одного трезвого в войске

нет. Конечно, воевода обвенчался. Ну да князь Василий Иванович далеко, нас ему не

достать. А я не пил, нет,- Болотников почувствовал, что у него дрожат руки и медленно,

нежно прикоснулся к белому плечу, чуть видневшемуся из-под кружевной рубашки.

Он наклонился и провел губами по нежной коже. «Я тебя люблю,- сказал он тихо. «Так

люблю!»

-Так люблю,- отозвалась жена. Он повернул ее к себе и, осторожно обняв, стал снимать

рубашку. Она не помогала и не сопротивлялась – просто смотрела на темную стену горницы,

укрытую драгоценной, прожженной выстрелами, шпалерой.

Болотников опустился на колени, и, раздвинув ей ноги, едва не застонал от счастья. Она

глубоко вдохнула, и мужчина, взяв ее пальцы, положив себе на голову, попросил: «Погладь».

Жена немного постояла, не двигаясь, и, когда он показал ей – как, начала гладить.

-Да, да,- проговорил он, лаская ее. «Да, любимая!». Он протянул руку наверх, и, найдя ее

мягкую, теплую грудь, подумал: «Господи, спасибо тебе!».

Девочка проснулась от размеренного скрипа лавки за стеной. Она оглянулась, и, приложив

ухо к стене, услышала задыхающийся мужской голос: «Я так люблю тебя, так люблю,

Господи, наконец-то ты моя!».

Лавка заскрипела еще громче и девочка, прислушавшись, потянула к себе тряпичную куклу,

с пустыми глазами-пуговицами. Она надорвала нежным пальчиком нитки на спине, и, увидев

внутри блеск золота, чуть погладила фигурку на ножнах кинжала. «Жди,- велела Марья

рыси, и, стянув нитки, завязав их крепким узлом, положив каштановую голову на куклу, -

закрыла глаза.

Болотников уронил голову на плечо жены, и, отдышавшись, прижавшись к ее губам, тихо

сказал: «Я люблю тебя!».

-Я люблю тебя,- повторила она, лежа под ним с раздвинутыми ногами, не двигаясь, глядя

пустыми глазами в беленый, низкий потолок горницы.

Эпилог

Путивль, август 1606 года

Болотников проснулся от пения птиц на дворе. В раскрытые ставни было слышен скрип

тележных колес и звонкий мат – уже третий день войско уходило из города.

Он поцеловал каштановые локоны, что лежали на его руке, и, перевернув жену на бок, взяв в

руки ее теплую грудь, тихо сказал: «Я скоро вернусь, Лизонька. Разобьем Шуйского, и приеду

за вами. К Покрову вернусь».

-Вернусь,- услышал он нежный голос и, поцеловав острые лопатки, - ласково раздвинул ей

ноги.

-Заберу их отсюда на Москву,- подумал Болотников, окуная пальцы в жаркое и влажное,

слыша ее спокойное дыхание,- и все будет хорошо.