Тот остановился и обернулся с улыбкой:
– Я слуга божий, сын мой. Я продолжу служить.
– Вы служите только себе.
Реннар фыркнул, словно ситуация и слова Дейна его действительно позабавили:
– Если вам потребуется исповедаться или получить утешение, вы найдете меня в Храме Колеса в Цитадели.
– Я не стану вас искать. Мне не нужны ни ваши исповеди, ни утешение, ни…
– Хватит, Дейн, – прервал его Атрес. – Вы собирались уходить, Реннар. Не останавливайтесь.
– Как скажете, сын мой. Джек, вы идите?
В какой-то момент Атрес думал, что тот откажется.
Схематик – бывший схематик – смотрел на лицо Кейн и молчал.
Ни Атрес, ни Реннар не мешали ему делать выбор.
– Да, иду, – ответил Джек и пошел прочь.
Кейн снилась Эрика – тот последний, ослепительный момент, когда мозаика превратилась в единую, неделимую картину, и рисунок схемы завершился.
Ей снилось, как рождались новые линии Земли, как каналами спирита текли друг к другу: здоровые и сильные.
И Песнь звучала ровно и глубоко.
Так сладко щемило в груди от каждой ноты.
«Я вас слышу, – сквозь сон думала Кейн, – Я слышу вас, Эрика».
Ей снилась точка смещения в ладони. Шестеренки резали руку, раскрываясь и опадая стальными лепестками.
Ей снилась боль: правильная и счастливая.
Испытание завершилось.
Кейн снилось, как расходились пути, оставляя перекресток позади.
«Иди», – шептала ей Песнь Земли голосом Эрики.
«Иди вперед».
Оставался один единственный шаг наружу.
Кейн его сделала.
И проснулась.
В комнате – в ее старой комнате на «Трели» – шторы были открыты, и сквозь круглое окно лился серый, пасмурный свет. На прикроватной тумбочке стоял поднос с фруктами, единственное красное яблоко на нем казалось неестественно ярким, будто нарисованным.
Кейн повернула голову, зацепилась за него взглядом, и мираж колыхнулся под поверхностью предметов. Проступил на поверхности невидимой пеленой. Кейн отвернулась и убрала точку смещения.
В комнате было холодно и очень тихо. Все вокруг казалось далеким, выцветшим: старая деревянная мебель, тяжелые темные портьеры, окно. Именно в тот момент Кейн отчетливо осознала, что вернулась в обычную свою жизнь.
Нужно было делать глубокий вдох и разбираться с обычными проблемами, скучными и несмертельными. Или не разбираться, а зарыться с головой в одеяло и проваляться в кровати еще пару часов, зная, что это ничего не изменит.
Рядом с подносом на тумбочке стоял колокольчик, поблескивал медным боком. И можно было позволить себе медлить и не звонить, не говорить никому, что очнулась.
Все равно никто бы не узнал.
За окном пролетела птица – Кейн уловила росчерк крыла и почувствовала себя дома.
Она все-таки протянула руку, взяла с тумбочки колокольчик и позвонила. Тело слушалось легко, словно Кейн проснулась после обычного сна. Мелодичный звон наполнил комнату и чем-то неуловимо напомнил смех Эрики.
Перед глазами, как наяву, встали последние моменты в Узле – потоки спирита и трансформация схемы, громадные светящиеся крылья в небе – но потом в коридоре раздались быстрые шаги, и Кейн заставила себя сосредоточиться на настоящем.
Она села на постели, аккуратно поправила одеяло, и дверь отворилась. Первым в комнату зашел доктор Лейбер и только потом Атрес.
Лейбер выглядел в точности как в их последнюю встречу с Кейн – вплоть до монокля и старого докторского саквояжа – и Кейн еще отчетливее ощутила, как много изменилось для нее лично. Она казалась себе старше, словно прошло несколько лет.
Наверное, это коснулось не только ее, возможно, это случилось со всеми, кто побывал рядом с Узлом.
У Атреса на висках серебрилась седина.
Он ничего не сказал Кейн, просто кивнул и отошел в угол, чтобы не мешать Лейберу.
– Рад видеть, что вы очнулись, Аннет.
Лейбер подошел ближе, аккуратно запрокинул голову Кейн и заглянул в глаза, проверяя зрачки. Кейн чуть повернулась, чтобы ему было удобнее:
– Я снова напугала вас, Адам?
– Это уже входит у вас в дурную привычку.
Руки у Лейбера были сухими и прохладными, уверенными. Кейн чувствовала себя в безопасности, и после всего, что случилось под Грандвейв, это само по себе было странным.
Она посмотрела на Атреса, пытаясь определить, испытывал ли он нечто подобное, но Атрес выглядел как обычно – сдержанным и равнодушным.
– Как вы себя чувствуете? – спросил Лейбер.
– Нормально. Лучше, чем в прошлый раз.
На сей раз не было ни истощения, после перерасхода спирита – должно быть, прошло достаточно времени, и Кейн успела восстановиться – ни слабости.
– Как долго я была без сознания?
Вместо Лейбера ей ответил Атрес:
– Четверо суток.
– Извините, что отключилась. В конце концов, я оказалась вам не слишком полезна.
– В конечном итоге, я получил все, о чем мы договаривались, – отозвался он. – Ваша часть контракта выполнена. Свою я тоже исполню.
Он говорил безразлично, но все же от его слов в груди разливалось тепло. От мысли, что все было не напрасно, что платформа будет спасена, что Линнел не придется терять свой дом.