Нулевой Архетип

– Разве? Единственная сумасшедшая здесь вы, мастресса Анна. Вы слышите то же, что и я. Знаете, что оно настоящее. Намного более настоящее, чем наши дурацкие жизни наверху. И считаете, что это опасно? Знаете, что на самом деле опасно? – она рассмеялась, и в звук просочились миражи, тонкие, ломкие звуки крошащегося стекла. – Вернуться наверх и всю жизнь убеждать себя, что это того стоило.

Кейн промолчала – не потому, что нечего было ей ответить, а потому, что понимала, насколько это бесполезно. Все вещи, ради которых Кейн хотела вернуться, не имели для Эрики никакого значения.

– Мне жаль, если вы действительно в это верите.

– Не стоит жалеть меня, мастресса Анна. Это раздражает.

Реннар слушал их разговор молча, и Кейн не могла отделаться от ощущения, что для него это был момент выбора.

Что именно сейчас Реннар смотрел и решал, кого именно он хочет видеть Жертвой.

От этого ощущения холодок прошелся вдоль позвоночника.

– Вы бы шевелились побыстрее, – неожиданно сказал Джек, и чувство опасности пропало. – Не на прогулке.

Может быть, он заговорил просто так, может быть, почувствовал напряжение в воздухе и решил вмешаться, но Кейн была ему благодарна.

Рядом с ним все вещи, которые казались сложными, становились намного проще.

Узел находился в естественном углублении, в воронке – там, где поток спирита пробил землю и деформировал ее. На кромке воронки спирит-кристаллы росли сплошным ковром, и казалось, что тонкий, едва слышимый звон пронизывает пространство вокруг.

Воздух был холодным, вырывался изо рта белесыми облачками пара.

Реннар спрятал ладони в рукава рясы и остановился на краю. Кейн подошла ближе и замерла, глядя вперед.

Она представляла себе Узел иначе, но в одном она не ошиблась – ни разу в жизни ей не приходилось видеть ничего красивее.

Кристаллический спирит заливал внутренность воронки сплошной плоскостью, как ледяная гладь, как стекло, и внутри сияли линии Земли. Они звучали как дом и счастье, и долгожданный отдых после долгой и страшной дороги.

Кейн с трудом заставила себя отвести взгляд, посмотрела на Атреса и на Джека.

– Хотите спрятаться, дочь моя? – с улыбкой спросил ее Реннар. – Или убеждаете себя, что это все ложь? Морок и иллюзия?

– Нет, – Кейн сцепила пальцы в замок, вывернула до боли. – Я знаю, что это настоящее.

Эрика молчала, и сквозь ее кожу светился спирит, делая ее похожей на фантома.

– Подумайте только – величие, счастье и бесконечный покой совсем рядом с вами, – Реннар говорил легко, словно на него схема Земли не действовала совсем. – И все же вы все равно хотите вернуться наверх. Что держит вас?

– А вас? – спросила Кейн.

– Я должен исправить свои ошибки, – Реннар пожал плечами. – Только это.

– А я просто люблю свою жизнь, – ответила ему Кейн. – Обычную. Без величия и бесконечного покоя.

– Несовершенную.

– Если бы она была другой, я не любила бы ее.

Реннар рассмеялся и с любопытством посмотрел на Джека:

– Вот как, – потом он повернулся к Эрике. – А вы что скажете, дочь моя?

Эрика вздрогнула, словно очнулась, ее выдох превратился в дым, свился кольцами:

– Я скажу, что нам пора, папочка. Нас ждут.

Это была обычная фраза в ее стиле, и все же что-то в словах заставило Кейн зацепиться, услышать за ними нечто большее.

Эрика не пыталась играть словами и превращать их в миражи. Она говорила прямо, абсолютно прямо.

Их ждали.

Кейн не знала, откуда вдруг взялась эта уверенность. Просто восприятие снова сместилось, и некоторые вещи стали совершенно очевидными.

Земля их ждала.

Планета была живой, Кейн знала об этом и раньше. Слышала в звучании ее схемы, видела в спирит-изломах линий.

Даже Реннар говорил об этом.

И все же, Кейн только теперь почувствовала это до конца. Не просто приняла как факт, не уложила его в голове, а почувствовала всем телом, почувствовала собой – сознание намного древнее, намного могущественнее нее.

Намного больше любой человеческой жизни.

Кейн сделала глубокий вдох и пошла вперед.

Она ощущала присутствие Реннара у себя за спиной, как тень.

И Джека за своим правым плечом.

Поток спирита бил вверх, пел голосом Земли и обещал счастье. Нечеловеческое, безграничное счастье.

Зов становился все сильнее и сильнее, и за его звучанием Кейн уже не слышала себя.

А потом стало намного проще.

Она остановилась на расстоянии вытянутой руки от столба спирита, и голос Земли больше не пропитывал насквозь. Он не стал слабее, но он стал мягче, он обволакивал, не мешая думать. Не мешая принять решение.

Эрика рассмеялась:

– Второй раз, мастресса Анна, я здесь, и это снова как удар в живот. Здесь слишком красиво, правда?

Кейн посмотрела на Реннара, потому что хотела видеть его лицо, прочитать – так ли было с другими мастрессами. Это ли они испытывали?

Реннар задумчиво повел ладонью в воздухе, и белесые нити спирита скользнули от общего потока к его руке, тонкие и эфемерные, как клочья тумана: