Нуль

Сергей подошел к креслу, постоял немного, потом сел и закинул руки за голову, сцепив пальцы на затылке. Что-то ему мешало. Он с удивлением обнаружил, что до сих пор не снял куртку, в которой вошел в дом.

В дом…

Сергей вдруг почувствовал, как в памяти ни к селу ни к городу всплывает его собственное стихотворение, которое он написал несколько лет назад и о котором потом благополучно забыл, отправив в дальние запасники мозга.

Любимый дом, в котором мне не жить…

Здесь будет мгла свои кошмары нежить,

Сюда придут несмертие и нежить,

И в окна будет черный снег снежить.

А плесень будет этот дом учить

Старению, и скрипы будут мучить,

И призрак грома явится гремучить

Тех, кто придет хоть что-нибудь схомчить.

Тех, кто придет, уже не исцелить.

Они начнут прямой наводкой целить:

Не расстрелять – так хоть поофицерить,

Не завладеть – хотя бы поцарить.

Мой дом легко на выселки сволочь,

Когда за транспорт отвечает сволочь.

Подумав, на фундамент выльют щёлочь,

Чтобы потом быстрее истолочь…

М-да… Действительно, «быстрее истолочь»... Любопытный пошел сегодня преступник. Большую часть криминальной информации Сергей черпал из газет и телевидения, поэтому ему казалось, что мафиозная группировка – если, конечно, «Сваном» занялась мафиозная группировка, а не кто-либо еще – должна была поступать совершенно иначе. Выстрелы из автомата по нему и его машине, когда он едет на работу… Похищение и пытки, после чего он сам с дорогой душой рассказал бы, где какой файл лежит и с каким гарниром его можно кушать… Киднепинг и следом – диктовка условий с угрозой физического уничтожения похищенного ребенка… Разбой в квартире или издательстве… Наконец, взлом квартиры в отсутствие хозяев, пальба из автоматов по компьютеру, телевизорам и прочей технике, крушение мебели, вандализм, поджог книг и бумаг, пламя, дым, пепел, зола…

Нет, в нынешней ситуации был какой-то изъян. К ней примешивалось что-то интеллигентски-деликатное, глубокомысленно-книжное, театрально-изящное; был включен некий щадящий режим, который при всем при том был настолько иезуитским, что не оставлял никаких надежд на светлое пятно в конце туннеля…

Прежде чем позвонить в издательство и обрушить на голову Эдика и всех остальных тот же обух, который оглушил уже его самого, Сергей набрал номер отдела культуры американского посольства.

И узнал, что Тайлер Колман взял позавчера внеочередной отпуск и улетел домой, в Америку.

Я должен сознаться в крохотном творческом преступлении. Без посторонней помощи я ни за что не смог бы написать предыдущую главу: приемы пользования компьютером и компьютерная терминология для меня – марсианская грамота. Все эти «файлы», «расширения», «форматирования», «Нортоны», «окна», «директории», «байты», «мышки», «чеченские» и прочие «вирусы», «загрузочные записи» – не более чем словесная чепуха, кучка бирюлек, и у меня даже нет подходящего крючка, чтобы растаскивать их в правильном порядке.

Зная, что сам не справлюсь, я позвонил в Москву Вите Петухову. С Витьком мы знакомы много лет. Вполне возможно, что он классный программист, не знаю, мне по невежеству судить трудно, но главное – он неплохой литератор, из тех редких скромных любителей словесности, которые годами тихонько что-то пишут, не вылезая, не бегая с вытаращенными глазами по редакциям, не крича о своих писательских подвигах, а потом удивляют читательский мир, публикуя яркую повесть, или несколько очень хороших рассказов, или даже неплохо скроенный роман, после чего снова исчезают из поля зрения на несколько лет, плотно закрыв дверь своей литературной кельи.

За последние десять лет Витя опубликовал две или три очень необычные повести, и я уверен, что сейчас он тоже работает над чем-нибудь, что в заметном будущем поразит воображение многих людей.

Виктор – очень колоритная фигура. Это невероятно долговязый – в общепринятом, а не в изначальном смысле слова – человек, с ловкими тонкими шарнирными руками и длиннющими коленчатыми ногами. Шея у него вполне нормальная, между тем как слово «долговязый» когда-то обозначало именно «длинношеий». Внешне он более всего похож на сэра Джеймса Барри, автора всемирно известного «Питера Пэна». У него тонкое изящное лицо, красивый прямой нос, высокий лоб, рельефные надбровные дуги, запавшие, вечно затененные глаза, слегка торчащие уши и густые вислые усы.

Джеймсу Барри, когда он написал «Питера Пэна», было сорок четыре года. Виктору пока тридцать четыре, так что у него десять лет форы, и своего «Пэна» он обязательно напишет.