Нуль

Дверь из кухни Сергеевой квартиры выходила в небольшую прихожую, и прямо напротив проема была другая дверь – входная. Над ней, сколько я помню, всегда висела эта изящная деревянная штуковина – лист граната, искусно вырезанный из гранатового же дерева. По-моему, Сергей когда-то привез его из Армении, где водил знакомства с варпетами – народными мастерами. Работа была очень красивая.

Одни люди вешают над дверью подкову, другие – колокольчик, третьи, даже не будучи иудейского вероисповедания, прибивают к косяку мезузу – для красоты или охраны жилища. Сергей относился к гранатовому листу как к священной реликвии. На нем, разумеется, не были написаны буквы «шин», «далет», «йод», однако своя надпись все же имелась. С обратной стороны в дереве было вырезано армянское слово «бахт» – «счастье». Сергей перенял у варпетов благоговейное отношение к гранату – символу долголетия, счастья и здоровья – и верил в спасительную силу оберега.

Нож угодил точно в центр листа. Несколько секунд он торчал там, подрагивая, а потом амулет сорвался с гвоздя, упал на пол и раскололся пополам.

Сергей в ужасе уставился на обломки.

Именно в эту секунду дверь отворилась и вошла заснеженная Катя.

- Мальчики, что это у вас тут стряслось? – вопросила она, недоуменно разглядывая лежащий на паркете нож.

Позднее Сергей сказал мне, что, когда оберег с треском разлетелся на половинки, ему в ноздри самым ирреальным образом ударил знакомый отвратительный запах – скользкий и душный, отдающий псиной и мокрым песком. Запах крови.

Сергей всегда отличался повышенным интересом к запахам. Он, разумеется, не был специалистом в этой области, не был и тонким знатоком парфюмерии, то есть «Шанель № 5» мог отличить от «Дюны», а «Габриелу Сабатини» – от «Глории Вандербилт», но, вполне возможно, диапазон распознавания этим и ограничивался. Говоря о повышенном интересе Сергея, я имею в виду его умение не определять, а точно описать запахи, знание истории парфюмерного дела и поэтическое отношение к ароматам.

Когда-то Сергей написал несколько статей о запахах, и сейчас я хочу привести хотя бы один отрывок – мне почему-то кажется важным, чтобы этот текст иногда говорил голосом Сергея.

...Любопытную роль играли ароматы у некоторых племен североамериканских индейцев. С помощью запахов индейцы «фотографировали» воспоминания. Мужчина носил на поясе герметические коробочки с различными сильнопахнущими веществами. Это могло быть масло из коры каскариллы, или толуанский бальзам – камедь, доставленная из города Толу в земле чибчей, или ликвид-амбар – ароматическая смола стираксовых деревьев, да мало ли духов можно изобрести, живя в лесу! В минуты сильных переживаний индеец открывал какую-либо коробочку и вдыхал аромат. Спустя годы – при вдыхании того же запаха – в воображении вставала яркая картина давнего события. Получалось, что индеец всю жизнь хранил при себе памятные «снимки» – ровно столько, сколько коробочек умещалось на поясе…

...Это было много лет назад. Я впервые попал в большой арабский город – волшебный и пряный Каир – и второй день бродил без цели по его жарким людным улицам, стараясь больше смотреть, чем слушать, и больше слушать, чем задавать вопросы. Заблудиться я не боялся: в руках был путеводитель, который в случае надобности легко вывел бы меня из тупика.

С улицы Шампольона я свернул на улицу какого-то деятеля местного значения, пересек широкий проспект, свернул в тесный переулок, еще поворот, еще, и вдруг я оказался в одном из тех районов, которые на плане выглядят лишь частой безымянной сеткой, далеко не всегда точно вычерченной. Вокруг вздымались высокие серые, словно намеченные карандашом дома, изрядно уже обветшалые, на тротуаре сидели на низеньких скамеечках торговцы, разложив перед собой кучи алых, как сандал, фиников, желтых, как шафран, груш, темно-зеленых, как гашиш, манго, зеленых, как галаадский бальзам, съедобных кактусов и бледно-зеленых, как розовое масло, карамболей. И конечно, вездесущий хор грязноватых уличных мальчишек на все лады распевал одно лишь слово: «бакшиш». Я стоял в растерянности, не зная, что предпринять дальше.

- Не желает ли господин посмотреть один в высшей степени любопытный и столь же пристойный магазин? – раздался за спиной чей-то учтивый голос.

Я обернулся. В двух шагах стоял, изогнувшись в вежливом полупоклоне, небольшой полный человек в феске. Фиолетовая галабея на нем, вопреки привычному, вовсе не выглядела мешковатым балахоном, наоборот, казалась хорошо подогнанным, по мерке, одеянием. От человека исходил некий тонкий запах, легко, впрочем, побивавший прогорклую уличную духоту, но природа его была неясна.

- Что за магазин? – спросил я подозрительно,

- О, господин не пожалеет. Прекрасный магазин. Редкий магазин. Называется «Дворец тысячи и одной ночи».

Звучало очень соблазнительно. Я поразмыслил и согласился.

Мы прошли несколько десятков метров, и мой сопровождающий отворил неприметную дверь в облезлой стене многоэтажного дома, помедлил, пропуская меня вперед.