Новый Вавилон

— Придется им потесниться, — изрек Сварс, толкая дверь рукой. Петли подались как бы нехотя, исторгнув протяжный скрип. Из образовавшегося проема пролился яркий электрический свет, ослепив меня после полумрака коридора. Картина, открывшаяся за порогом, была омерзительной. Помещение походило на крайне неопрятную мясницкую. Забрызганный кровью рифленый пол, какие-то жуткие лохмотья в углу, испачканная бурыми пятнами тряпка, подозрительно напоминающая очертаниями человеческое тело. Крепкий стул прямо по центру комнаты, с привязанным к нему человеком. Несчастный был в рваном военно-морском мундире, я немедленно подумал о Рвоцком, а о ком же еще? Каперанг, если то был он, не дышал. Да и его седая голова свесилась под таким неестественным углом, какой не придашь живому телу. Точнее, придать-то можно, только оно после этого станет мертвым. На эту деталь я обратил внимание первым делом.

— Как продвигается допрос? — спросил Сварс, аккуратно переступая кровь, чтобы не измазаться. Забыл сказать, его щегольские яловые сапоги были начищены до зеркального блеска. Чуть склонив голову набок, он уставился на труп. Палачи, их оказалось двое, неловко переминались за спинкой стула, к которой привалился мертвец. У обоих был вид проштрафившихся школяров, от него мне сделалось особенно жутко.

— Ми, па ходу, уже закончылы, таварища Сварса, — стреляя черными глазками по сторонам, пробубнил жуткого вида турок. Тот самый урод, что уже «побаловал» экипаж «Сверла» экзотической пляской дервиша. Теперь дикарь выглядел еще экстравагантнее. Он разделся до пояса, оставшись в широких сафьяновых шароварах, заправленных в красные сапоги с загнутыми носками. Поросшая густой седой шерстью грудь была обнажена, на шее болтался плотный прорезиненный фартук черного цвета. Заломленная на затылок малиновая феска служила последним штрихом к нарисованному безумцем портрету, придав товарищу мяснику откровенно параноидальный антураж.

— Значит, закончили? — ледяным тоном уточнил Сварс. — Надеюсь, капитан Рвоцкий успел подписать чистосердечное признание, заодно перечислив своих сообщников поименно? Можно увидеть бумагу, чтобы я отнес ее Яну Оттовичу?

— Та нихуя он не успел, сука такая, — поморщился Извозюк. Боцман тоже был тут, как, собственно, и докладывал караульный.

— И что же ему помешало успеть? — поинтересовался Сварс с неприкрытой угрозой в голосе.

— Та нихто этой падле не мешал… — отвечал верзила-боцман с дурацкой ухмылкой.

— Мне так и передать товарищу Педерсу, чтобы он сам решил, кто из вас пойдет под трибунал за превышение полномочий? — осведомился Сварс и, не мигая, уставился на турка.

— Боцман пагарячился, — буркнул тот неохотно и поправил феску.

— Я шо, нарочно?! — вспылил Извозюк.

— Я тебья, шайтана нэумного, прэдупрэждал, шею сламаешь…

— Я шо, знал, шо эта сволочь такая хлипкая?!

Пока они перебрасывались короткими фразами, мы, тут я имею в виду себя и четверых конвойных, терпеливо дожидались у распахнутой двери в ад. Я ждал своей участи, матросы — позволения уйти.

— Давайте сюда арестованного, — наконец-то вспомнил о нас Сварс, не удосужившись обернуться. Я заартачился, это вышло чисто машинально, как у бычка, которого тянут на бойню на аркане. Один из конвоиров среагировал незамедлительно, приложив меня прикладом. Удар пришелся чуть выше поясницы, в область почек. Я пронзительно вскрикнул, решив, будто мне в спину вонзили трехгранный русский штык. Пушинкой перемахнув порог, я растянулся в кровавой луже, отчаянно хватая воздух раззявленным ртом. Он пропах смертью, но мне стало не до того, чтобы принюхиваться.

— С прибытием на борт, падло, — приветствовал меня Извозюк и, выбросив ногу в тяжелом моряцком ботинке, врезал мне по ребрам. В боку словно разорвалась граната, замычав, я перевалился на противоположный бок, корчась от нестерпимой боли.

— Боцман! — строго прикрикнул сверху Сварс — Тут вам не футбольное поле! Опять за свое?!

— Та я так, чисто для затравки.

— Товарищ Педерс поручил нам узнать у арестованного комбинацию слов, которая служит звуковым ключом к объекту, — предупредил Сварс.

— Шо узнать?! — не понял Извозюк.

— И, если вас, товарищ боцман, угораздит прихлопнуть товарища путешественника до того, как он в точности и по буквам распишет, что именно надо говорить, когда мы найдем его Белую пирамиду, вы будете расстреляны перед строем.

— За шо это?!

— Смотрите, товарищ Джемалев, вас это тоже касается…

Турок кивнул.

— Все будэт харашо, Аллахом клянусь.

— Товарищ Педерс ждет меня у себя. Я спущусь к вам позже, как только освобожусь, — сказал Сварс.

Когда за ним захлопнулась дверь, я, приложив отчаянные усилия, исхитрился приподняться и встать на четвереньки. Далеко не самая удачная позиция для отчаянной борьбы, но это было все, на что меня хватило. Сломанные ребра затрудняли дыхание. Малейшие движения откликались кинжальной болью. Тем временем турок, откуда-то из глубины помещения, велел боцману усадить меня на стул.

— Там же мертвяк! — напомнил Извозюк ворчливо.

— Скинь нахуй… — откликнулся Джемалев.

— Чего сразу я?!