Новый Вавилон

Я, не долго думая, послал его в задницу. Как ни странно, он довольно скоро отстал. Даже упомянул товарища Ленина, который, по его словам, написал многие из своих архигениальных трудов прямо в заточении, смастерив чернильницу из хлеба, и используя, вместо чернил, молоко.

— А дугачки-жандагмы — пгомоггали! — хихикнул он, а затем, посерьезнев, добавил, что в советской тюремной практике такие фокусы не пройдут, то есть, писать узникам позволят, но все написанное будет присовокуплено к материалам следствия. — Так что пишите, не стесняйтесь в выгажениях, Офсет. Давайте, выкладывайте, что о советской власти думаете. Вашу убогую писанину все гавно изымут, и Педегсу на стол…

— Так я спрячу, Меер Аронович…

— Вы, может, и спгячете, но я вас все гавно заложу, имейте это в виду.

— Вот и славно, — сказал я, больше не питая надежд перевести такого рода выходки в шутку. — Вас Шпырев за сознательность от расстрела избавит. Живьем скормит кайманам…

В один из дней размеренному шуму турбин «Сверла» пришел конец. Похоже, миноносец маневрировал. Эволюции, проделываемые судном, указывали на то, что мы, оставив позади широкое русло Мадейры, поднимаемся по Маморе, а эта река петляет, как серпантин на рождественской елке.

— Значит, ского все газгешится, — предрек комиссар, когда я поделился с ним своими соображениями. Я тоже предчувтвовал, как неумолимо надвигается финал. Время, до того, казалось, остановившее бег, теперь принялось сворачиваться в тугую пружину. Я спинным мозгом ощущал, как хрустят ее каленые кольца, сжимаясь все туже. Я ждал, когда разразится шторм. И — он грянул, не обманул…

Правду сказать, мы с Триглистером дружно проморгали момент, когда «Яков Сверло» отдал якоря. Хоть, по идее, звону вытравливаемой цепи, разнесшемуся по гулким отсекам, от шпилевого отделения до самой кормы, полагалось бы вывести нас из дремы. Так, в сущности и вышло. Но очухались мы не сразу.

— Я что-то пгопустил? — вяло осведомился Триглистер, ему довелось приложить немало усилий, чтобы оторвать голову от скомканной тряпки, служившей подушкой.

— Кажется, стоим, — растрескавшимися губами откликнулся я, мучительно прислушиваясь. Нас донимала жажда, пить хотелось невероятно.

— Стоим… — все так же сонно пробормотал Меер Аронович. Я не стал бы ручаться, но, сдается, моего уха достиг скрип талей. Значит, эсминец спустил на воду шлюпки. Те, что остались после перестрелки с неопознанными крейсерами у берегов Эспаньолы. Неужели мы были у цели?

Однако, как мы ни напрягали слух, больше ничего уловить не удалось, и постепенно, нас снова сморило. Поэтому, не скажу, сколько часов провалилось в песочную воронку, способную, играючи, полакомиться Сахарой, прежде чем мы снова встрепенулись. Издали захлопали выстрелы. Стреляли явно за пределами корабля, но звуки легко разносятся над рекой, им же ничего не мешает. Разобрав первые сухие щелчки, мы с Триглистером уставились друг на друга, а затем, попытались принять вертикальное положение. Это оказалось непросто, мышцы затекли, к ним долго не поступала кровь.

— Это канонада? — спросил комиссар.

— Похоже, — сказал я непослушным языком, помертвев от страха за Генри. Приложил палец к губам. — Т-с…

Звуки выстрелов явно сделались громче. К ним прибавились отчаянные крики.

— Где-то идет бой! — в сильнейшем волнении воскликнул Триглистер. — Кто-то на нас напал! Англичане?!!

Я сомневался. С другой стороны, памятуя о случившемся у Эспаньолы…

Мы обратились в слух. Пальба делалась все громче, вопли — вся яростнее. Я утер пот, кативший градом. Неожиданно «Яков Сверло» ожил. Палуба завибрировала, корабль пришел в движение. В следующую секунду проснулись крупнокалиберные пулеметы эсминца — судно вступило в бой.

Оттолкнувшись от меня, Триглистер проковылял к двери и завопил не своим голосом:

— Эй, вы, чегт бы вас побгал?! Сейчас же отопгите двегь!!