Новый Вавилон

— Феликс Дзержинский, — звонким шепотом повторил Гуру. — В полдень двадцать шестого июля. Помните, Рвоцкий рассказывал, как в ночном бою у берегов Эспаньолы один из снарядов снес на «Сверле» радиорубку? Так вот, это было как раз в ночь на это проклятое двадцать шестое число. Тем же днем Феликсу Эдмундовичу стало дурно прямо на заседании ВСНХ, когда он обрушился с уничижительной критикой на советский бюрократический аппарат, мол, десяти лет после революции не прошло, а он разросся, как злокачественная опухоль. По самому товарищу Иосифу Сталину прошелся, который весь аппарат прибрал к рукам. Ну и прихватило сердце прямо на трибуне. Хотя не удивлюсь, если отравили. Только — т-с, заклинаю вас…

Я прикинул разницу во времени между Москвой и Макапой.

— Выходит, когда мы поднялись на борт «Сверла», Железного Феликса уже не было в живых?

— Не было, — Вывих энергично кивнул. — Шпырев, понятно, этого не знал. Никто не знал, откуда, если радиорубку разнесли? Только сегодня, когда связь удалось наладить, Ян Оттович хотел доложить руководству обстановку, что мол, и как. Вот тут его и огорошили…

— И что, нам велено вернуться в Советскую Россию? — спросил я, пытаясь прикинуть, чем чревата новость…

— Вы не въезжаете в нюансы, Персей! — Гуру аж затрясся, театрально заламывая руки.

— Так объясните мне, в чем проблема…

— Проблема?! Да это пиздец, какая проблема! Катастрофа, млять! Когда Ян Оттович получил шифрограмму, его едва удар не хватил! Это чудо, как он радиста прям на посту не шмальнул сгоряча! Давай таким страшным голосом орать, это, мол, ложь и блядская провокация, я едва в штаны не надул! Понимаете, они на Лубянке даже подписать ее не посмели…

— Что подписать?! — не понял я.

— Вы что, маленький, сэр?! Телеграмму, ясен-красен! Они сами типа в прострации теперь, и все к тому идет, что открестятся от нас, третьим глазом Вишну клянусь! Сделают вид, будто не было никогда никакой экспедиции в Амазонию!

— Как такое возможно?! — я, признаться, остолбенел.

— Полковник, отныне — возможно все! Вплоть до того, что нас объявят врагами народа за угон боевого корабля! И заочно приговорят к смерти через повешение! У большевиков это — как два пальца обоссать! Или втихую к Кали сольют, по кускам в унитаз! Это ж Лубянка, Персей, у них сор из избы не выносят!

Сглотнув ком размером с мешок, я уставился на Гуру.

— Как я понял Яна Оттовича, он переговорил с товарищем Аграновым, начальником разведки ОГПУ. Радировал тому, как, мол, быть, на каком мы свете, Яков Саулович? А тот ему, да ни на каком, Ян, коллегия ВЧК по нашему вопросу не собиралась и хуй, когда соберется, поскольку никто из ее членов о вас ни сном, ни духом! Феликс-то, мол, никого в курс дела не поставил, а нахера ему было париться, если он — Дзержинский! Тут Ян Оттович вспылил не по-детски, как давай орать: суки, суки, суки вы блудливые!! Сдаете нас, выродки?! На том связь оборвалась, Агранов, видать, руки умыл…

— Я не понимаю…

— А что неясного, Персей?! Раз Дзержинского больше нет, вместо него товарищ Неменжуйский заведует лавочкой, а он такой скользкий тип, что пипец, с больничного не вылезает. Съедет с темы — и глазом не моргнет, заявит, что не при делах. Типа — все вопросы к Генриху Ягоде, второму заму председателя ОГПУ. А тот, Персей, давно работает на Иосифа Сталина, его еще Феликс Эдмундович в крысятничестве подозревал, расстрелять не успел, прицепиться было не к чему. Ягода, сволочь, дьявольски хитер. И что Агранову прикажете делать при таких пирогах? Кто он без Дзержинского?! Ноль без палочки! Его живо к ногтю прижмут, хрюкнуть не успеет. Поэтому, если у него какие-никакие бумажки, касаемо нашего мероприятия, в сейфе лежат, он их к Кали спалит, от греха подальше, и рот на замок! Да уже спалил, я вам гарантию даю!

— Что же решил Ян Оттович? — спросил я, похолодев, ибо до меня начало доходить.

— Он не отступится, это точно. Наоборот, насколько я его карму знаю, он теперь напролом попрет, в лепешку расшибется, лишь бы задание Железного Феликса выполнить. Прямо по трупам, даже если они нашими будут…

Мы проговорили еще минут пять. Выудив из кармана любимую гаванскую кохибу, Гуру вставил ее в рот, чиркнул спичкой. Ветер немедленно погасил язычок пламени. «Яков Сверло», обогнув по широкой дуге место, где еще покачивались дымящиеся обломки неприятельского крейсера, лег на прежний курс, держась фарватера. На палубе стало ветрено.

— Кали тебя задери! — выругался Гуру, выбрасывая очередную спичку, чтобы вооружиться новой. Но ему была не судьба выкурить любимую сигару. Из люка выглянул Сварс, решительно двинулся к нам. Его рябая физиономия была мрачнее тучи.

— Товарищ Вывих, Ян Оттович требует вас к себе…

Гуру обернулся ко мне, развел руками, мол, сами видите, как оно все оборачивается. Мы с Генри машинально двинулись следом.

— Прошу извинить, гражданин путешественник, но мне приказано сопроводить вас в каюту, где вам предписывается оставаться вплоть до особых распоряжений… — сказал чекист.

— Вы что же, собрались посадить меня под арест?