Новая жизнь

Через несколько дней после этого некоторая часть моего существа была охвачена болезнью мучительной, и много дней я непрерывно страдал от жестокой боли; болезнь эта привела меня к такой слабости, что я уподобился тем, которые совсем не могут двигаться. И вот на девятый день, когда я испытывал невыносимые страдания, мне пришла в голову мысль о моей донне. И когда я думал о ней, я возвратился мыслью к ничтожной жизни своей, и, видя, как хрупка она даже тогда, когда я бываю здоров, я начал плакать про себя о такой печали. И, вздыхая тяжко, говорил сам себе: неизбежно должно случиться, что моя Беатриче тоже умрет. И тогда меня охватила такая глубокая тоска, что я закрыл глаза, и, мучаясь, как охваченный бредом, я грезил об этом, и вот, как только я отдался во власть своему воображению, перед мною предстало видение в образе некоторых женщин с распущенными волосами, которые мне говорили: и ты умрешь. И после этих женщин я увидел множество лиц, ужасающих на взгляд, которые мне говорили: ты умер. И так, блуждая в образах фантазии своей, я дошел до того, что не помнил, где я нахожусь; и казалось мне, что я вижу женщин простоволосых и плачущих; они шли по дороге, необыкновенно печальные, и казалось мне, что солнце потемнело так, что стали яркими звезды и как будто они плакали, и птицы, летящие по воздуху, падали мертвыми, и слышался грохот сильнейшего землетрясения. И я, дивясь такой фантазии своей и сильно перепуганный, увидел в воображении друга своего, который явился ко мне, чтобы сказать: разве ты не знаешь, твоя чудесная донна рассталась с здешним миром? Тогда я начал жалобно плакать, и не только в воображении плакал я, но и на самом деле лицо мое было орошено подлинными слезами. И я взглянул на небо, и показалось мне, что я вижу там множество ангелов, которые возвращались на небо, и перед ними я заметил маленькое облачко снежно-белое. И казалось мне, что ангелы торжественно пели, и я расслышал слова той песни: Осанна в вышних; и более я ничего не понял. И тогда мое сердце, в котором было столько любви, сказало мне: поистине верно то, что донна наша лежит мертвая. И тогда я пошел взглянуть на тело, в котором заключалась благороднейшая и блаженная душа. И так силен был бред моей фантазии, что я увидел эту донну мертвой. И видел я, как женщины покрыли голову ее белым покрывалом, и лицо ее казалось исполненным такого смирения, что, казалось, она говорила: я вижу источник мира. И при этом видении я исполнился таким смирением, глядя на нее, что, взывая к смерти, сказал такие слова: «Сладчайшая смерть, приди ко мне, не будь ко мне жестокой, ты должна быть благородной, если ты водворилась в таком месте; приди ко мне, я так страстно тебя желаю, и ты видишь, что я уже ношу цвет твой». И когда я посмотрел на все печальные обряды, которые совершаются над телом усопшей, я вернулся в свою комнату и там сидел и смотрел на небо. И так сильно владело мною воображение, что я, рыдая, начал говорить по-настоящему: «О, прекрасная душа, сколь блажен тот, кто тебя видит».

И когда я говорил эти слова с горестным рыданием и звал: «Смерть, приди ко мне», молодая и прекрасная донна, которая находилась около моей постели, думая, что и слова мои, и слезы вызваны были моими страданиями от болезни, со страху начала плакать сама. И другие донны, которые были в комнате моей, подбежали ко мне, привлеченные ее плачем, и удалили от меня ту, которая соединена была со мною теснейшими узами крови. Они подошли ко мне, чтобы разубедить меня, думая, что я сплю, и говорили мне: «Проснись, не спи больше и не печалься». И когда они говорили так, бред мой внезапно прекратился в ту минуту, когда я хотел сказать: «О Беатриче, будь ты благословенна». И я уже сказал: «О Беатриче», когда, придя в себя, открыл глаза свои. И я увидел, что был обманут, и, когда я произносил это слово, голос мой был такой хриплый от рыданий и слез, что донны эти не могли меня услышать и понять. И я был охвачен стыдом, но никакие нежные уговоры и увещевания не заставили меня им открыться. И когда они меня видели, они говорили: «Он кажется мертвым» — и между собою решили: «Попробуем его утешить»; и говорили мне много слов утешения и спрашивали меня, чего я так испугался. И я, наконец немного успокоившись и убедившись в обманчивости своего видения, ответил им: «Я расскажу вам, что со мною было». Тогда я начал с самого начала и до конца, я рассказал им все, что видел, умолчав лишь об имени этой благороднейшей. И потом, оправившись от болезни своей, я решил рассказать все, что со мною произошло, так как мне казалось, что всем будет приятно послушать это, и я написал эту канцону.

Канцона II