Non Cursum Perficio (СИ)

-Ты не останешься? – повторил Камилло, всё ещё ставя зачем-то вопросительный знак в конце этого утверждения. Оно уже падало ножом гильотины, разрывая тонкие нити-паутинки наметившегося взаимопонимания. Яблочное зёрнышко упало в землю, но прорастёт ли оно? Так много вопросов для одного вечера.

Рыжик настороженно посмотрел за окно, обеспокоенный остановившейся у подъезда чёрной машиной с тонированными стёклами, пугающе похожей на Mitsubishi Lancer Садерьера. Потом соскользнул с подоконника и, по-прежнему ничего не отвечая, обхватил пальцами чашку с кофе, пытаясь согреть руки. Жест из холодных Антинельских зим.

-Понимаю: глупо с моей стороны, хотеть, чтобы ты доверял мне. Вообще глупо я поступаю.

-Дело не в доверии, Камилло, доверие штука наживная. Дело даже не в том, что остальная часть человечества сочтёт твоё приглашение, адресованное абсолютно незнакомому найденышу с обочины, совершенно ненормальным. Проблема во мне самом. Осенние листья, сорванные с ветвей – я лечу с ними. Мертворожденные рассветы, гниющие на кромке ночи, словно дохлые рыбины на берегу – я поневоле собираю их каждое утро, кривясь от отвращения. Ты такой настоящий, Камилло – а я всего лишь химера, вечный странник, перекати-поле. Я… я не как все.

Рыжик чуть нахмурил тонкие брови, задумчиво глядя на освещённую шкалу старой радиолы, где стояли названия других городов. Даже тех, которых в этом мире не было. Да, Фабричный квартал, последний рубеж перед Некоузским клином… А ведь Диксон, наверное, никогда и не обращал внимания на эти чужие города на шкале своего радио. Милый, обычный старикан. Не стоит его вплетать в нити собственной кривой, вывихнутой, вывернутой наизнанку судьбы, это жестоко. Нужно пересилить свою тягу к домашнему теплу и уйти как можно скорее. Но так не хочется снова под дождь, в эту слякотную темень… Может быть, ненадолго остаться? Ну совсем на чуть-чуть. Чтобы старикан не успел к нему привязаться. Только отдохнуть немного. Капельку.

-Я останусь, Камилло… – в том, как Рыжик произнёс его имя, Диксон ощутил ароматы трав и ромашки в нагретом солнцем июльском поле. – Но когда настанет пора – я уйду без промедления и без предупреждения. Камилло, понимаешь ли ты, чего просишь?

-Да, – кивнул Камилло, серьёзный как никогда. Он привёл в свой дом незнакомого подростка, странноватого и при этом неизъяснимо близкого ему, и собирался связать воедино нити их судеб. Он знал, что ничто теперь не будет, как прежде. И он сам – в первую очередь. Потому что у него теперь есть Рыжик по имени Джель.

-Да, – повторил Диксон, – оставайся здесь, покуда хочешь. Здесь твой дом. Оставайся.

Про искренность и искания

-Игры в беззаботность имеют свой скрытый смысл. Иногда я даже начинаю им верить, стоя с бокалом шампанского в блёстках снега, когда над головой с грохотом взрываются фейерверки, и все так неимоверно счастливы только потому, что наступил триста шестьдесят шестой день. Все так искренне веселятся, но для меня это мероприятие с запахами ёлок и снега – помесь похорон и маскарада, я ведь не верю в сказки. Но стоит хотя бы попробовать. Ещё разочек. Я попробую.

Рыжик сидел на полу среди открытых коробок с ёлочными украшениями и как-то рассеянно распутывал старые довоенные стеклянные бусы, доставшиеся Камилло ещё от деда. Сам Диксон, взгромоздившись на стремянку, пытался присобачить звезду наверх ёлки.

-Во что же ты веришь? – Камилло с неприкрытым интересом сверху вниз посмотрел на склоненную растрёпанную голову Рыжика. Не поднимая взгляда, тот пожал плечами и нехотя проронил:

-Ни во что. Во мне не осталось ни капли света, Камилло. Неужели ты не разглядел меня за эти два месяца? Я… я всего лишь оболочка для пустоты, фасад, за которым нет дома, монетка с одной стороной. У меня нет меня, Камилло. Что-то отняли, что-то потерялось само в дорогах…

Рыжик поднял на разведённых руках гирлянду, задумчиво глядя на блики света в малиновых, бледно-жёлтых, белых и персиковых бусинках.

-Я так не думаю, – Камилло всё-таки прикрепил серебряную звезду, спустился со стремянки и присел на её нижнюю ступеньку. Ему было немного неуютно от затронутой Рыжиком темы: как правило, на обсуждение жизни, чувств и мыслей своего найдёныша Камилло сам для себя налагал строгое табу, чтобы не причинять Рыжику боли расспросами.