Ночь предопределений

Бек произнес все это без запинки, как будто читал находящийся у него перед глазами текст.

— Вот, пожалуйста!..— Гронский развел руками — жестом фокусника, в заключение эффектного номера демонстрирующего публике, что ладони у него пусты.

Все смотрели на Бека. Поправив очки, он едва заметно улыбнулся тонкими губами и сел.

— Откуда вы все это взяли, Бек?— спросил, ухмыльнувшись, Карцев. Бек назвал какое-то издание, Феликс в точности не разобрал, да и произнес его Бек по привычке тихо и невнятно, почти не разжимая губ.

Занятный мальчик, решил Феликс. Было приятно смотреть на его серьезное, в нежном пушке, лицо.

— Все-таки странно,— прищурился Жаик и переложил портфель с одного колена на другое,— Ведь если такое наказание... Нужны доказательства, улики...

— Значит, нашлись улики!— загремел Спиридонов,— Датский суд!..

Карцев кивнул, давая понять, что датский суд — не шутка.

— Подумаешь, — сказал Феликс, его отчего-то все больше злил Карцев.— «Весь мир — тюрьма, и Дания — подлейшая...»

Все рассмеялись.

— Ну-ну,— сказал Карцев,— со времен Гамлета и там кое-что изменилось..,

— А кстати,— повернулась к Беку Айгуль,— если пожизненно, то почему только пятнадцать? ..

— Только?..— Спиридонов присвистнул.

— Его амнистировали,— пояснил Бек, поправляя очки.

— Кого амнистировали?— спросил Спиридонов.

— Нильсена,— сказал Бек.— Бьерна Шоу Нильсена.

— А тот, который в самом деле убил?— спросил Жаик.— Хар... Хар...

— Пауль Хардруп,— сказал Бек.— Он тоже отсидел пятнадцать лет, правда, не в тюрьме, а в психиатрической лечебнице. И когда его выпустили, он заявил, что историю с гипнозом он выдумал.

— Как выдумал?..— возмутилась Рита.— Чего же вы нам дурите головы?..

— И правда, Бек,— сказал Карцев,— что за чепуха? Если Нильсен не виновен, то ваша история с внушением...

— Ничего не доказывает,— слегка оживился Бек.— А вы подумайте.

— Ничегошеньки не понимаю!..— всплеснула Рита руками.

— Да нет,— сказал Жаик, помолчав,— он в сущности прав. Если присяжные такое решение вынесли... Они в частном случае могли ошибиться, но в запасе у них обязательно имелись прецеденты. Там, на Западе, всегда ссылаются на прецеденты...

— Совершенно верно,— подтвердил Карцев.

— Так что для того, чтобы засадить этого бедолагу Нильса...

— Нильсена,— поправил Бек.— Бьерна Шоу Нильсена...

— И Хар... Хар...

— Хардрупа, Пауля Хардрупа...

— Чтобы их засадить,— сказал Жаик,— нужны были соответствующие прецеденты...

Прецеденты?.. Ох уж этот, законник Жаик!..— Но Феликс не стал спорить. Проблемы внушения, гипноза, передачи мыслей на расстоянии когда-то увлекали его, однако давно уже перестали интересовать. И у истории, рассказанной Беком, были на памяти Феликса свои, так сказать, «прецеденты». Телепатическая связь с «Наутилусом», мысленная передача информации американскими астронавтами, эксперименты, о которых с энтузиазмом писали в разное время,— все так или иначе оказывалось блефом.

Карцев позвякивал ножом о стакан, водворяя тишину.

— Как бы то ни было,— сказал Гронский, обмахиваясь платком,— судя по опыту, которым я располагаю, внушить можно абсолютно всё и всем!.. Если, разумеется, речь идет о вполне нормальных, здоровых людях.

Последние слова он обронил как бы невзначай.

Ну вот,— усмехнулся Феликс,— это уже становится интересным.

— Нормальных и здоровых...— повторил он — Это в каком смысле?— И отхлебнул из своего стакана.

— А в любом,— сказал Карцев, опередив Гронского.

— Не думаю,— Феликс стиснул в руке стакан,— Не думаю...— Ему вспомнился их утренний спор.

— И я,— сказала Айгуль. Она пододвинулась к Феликсу вместе со стулом.— А декабристы, например?.. Они что же, выходит... Или Сераковский?..

— Между прочим,— сказал Карцев,— они ведь довольно быстро скисли, ваши декабристы... Не все, конечно, я не обо всех говорю. Но что греха таить... Мне приходилось читывать не популярные брошюрки, а материалы следствия. Очень любопытное чтение, уверяю вас. Вы читали?

— Нет,— сказала Айгуль,— только все равно...

— А вы почитайте. Они издаются, том за томом. Хотя, конечно, здесь откуда же... Ну, выписать можно по МБА — почитайте... Про Трубецкого, который в ногах у царя ползал и твердил: «Ля ви, сир!.. Ля ви!..» Или про Иосифа Поджио?.. Их два брата было, младшего Иосифом звали, а старшего — не припомню...

— Александром,— подсказал Бек.

— Верно, Бек, Александром... Так вот, в материалах этих сохранились — и письма, и записки, и допросные листы, все честь по чести, и все про то, как этот младший, который Иосиф, топил старшего, любимого своего братца, и без особой надобности топил, так — со страху... Брат — брата...

— Что же,— сказал Феликс,— читывать и мы кое-что читывали... Про Лунина, который ни у кого в ногах не валялся и ни единого имени не выдал. Про Якушкина. Про Ивана Пущина, про братьев Борисовых... Братьев, между прочим, тоже братьев...— Спокойней, сказал он себе, спокойней... И хватит пить.— Он поискал глазами, куда бы поставить стакан, и поставил на пол, между ног.