Ночь предопределений

Тем забавней,— повторил он, и пока Карцев и Спиридонов обсуждали благотворное воздействие шубата, кумыса и более крепких напитков на человеческий организм в сорокапяти-градусную жару, Феликс представил себе толчею послевоенной барахолки, безногих, багроволиких инвалидов, среди латаной ветоши и трофейного тряпья зазывающих, на счастье, сыграть «в веревочку», и роскошные книжные развалы, где было все — от громадных дешевых однотомников, которыми тогда издавали классику, до подшивок «Нивы» и немецких открыток с милующимися голубочками... Гам-то и отыскалась однажды брошюра, с ятями и завораживающими картинками: «Как стать гипнотизером?» Она содержала тридцать уроков-упражнений, с полнейшей гарантией успеха. От книжицы, от ее просвечивающих, словно промасленных страниц веяло забитым рухлядью чердаком, тайной и всемогуществом.

Вдвоем с приятелем-одноклассником они добрались до третьего или четвертого урока, на этом их пыл иссяк. Им не хватило упорства и последовательности, на которых настаивал педантичный автор. Но в щуплых мальчишеских телах, содрогавшихся от несбыточных фантазий, остался трепет и восторг — перед одаренными волшебной силой людьми, изображенными на картинках: единственным словом, жестом или взглядом они погружали в глубокий сон, или внушали, что угодно, целой толпе, или превращали человека в бесчувственное бревно, которое переезжал экипаж с кучером и четырьмя седоками!..

Путь к всемогуществу... В конечном счете, Наполеон, Бальзак или странствующий гипнотизер, подумал Феликс, так ли велика разница? Важен импульс.

Они говорили о том, что предпочтительней: холодная водка в Кара-Кумах, где раньше Карцев строил на маленькой станции вокзал по своему проекту, или подогретая рисовая саке, которую Спиридонову довелось отведать в Маньчжурии в сорок пятом году,— говорили о том, что первым приходит в голову незнакомым, оказавшимся рядом людям,— Карцев, отвалившийся на спинку стула, с вытянутыми под столиком ногами в растоптанных сандалиях, и Спиридонов, не замечающий - быть может и замечающий — скрытый темными стеклами добродушно-иронический взгляд Карцева и с тоскливым смятением посматривающий на бутылку... Но тут Гронский, сложив поверх недоеденной яичницы вилку и нож, перебил их, обратившись к Феликсу:

— Вы часто здесь бываете?

Он смотрел на него прямо и требовательно.

— Не слишком, но...

— Не слишком, но бываете,— не дослушал его Гронский,— И что же, здесь всегда так превосходно кормят?— Лицо маэстро было бесстрастно, только в сочном баритоне с легкой хрипотцой проступала стариковская брюзгливость.

— Не всегда,— улыбнулся Феликс, внезапно поймав себя на том, что под хмурым взглядом гипнотизера начинает испытывать нечто вроде смутной вины.— Но сегодня — выдающийся день...

— Я это чувствую,— оборвал его Гронский, - Боюсь, что это вскоре также почувствуют мои печень и желудок.

— ... И по такому поводу,— продолжал Феликс, несколько задетый манерой Гронского вести разговор,— по такому поводу нас даже балуют блинами...

— Это не блины,— Гронский скосился на стоящую перед ним нетронутой порцию блинов, скатанных двумя рыхлыми валиками,— это самоубийство.

— А кроме того — деликатес для здешних мест; салат из свежих огурцов...

— Порядком перезрелых,— буркнул Гронский.— Не находите?

— И это помимо шубата, который превосходно утоляет жажду и обладает целебными свойствами, их тоже нельзя недооценивать...

— Понимаю,— Гронский устремил померкший взгляд на едва пригубленную кружку.— Но чтобы по достоинству оценить этот превосходный напиток, необходимо, по всей видимости, тут родиться... И вы утверждаете, что это ко всему еще и выдающийся день?

— Не иначе,— сказал Феликс.— Вероятно, все это — в честь вашего приезда. Ничем другим этого не объяснишь.

— Вполне правдоподобное объяснение,— поддержал Карцев и толкнул — нарочно или нечаянно — Феликса ногой.

Феликс заметил сердитый взгляд, брошенный на них обоих Ритой исподлобья, и то, как она перестала на миг жевать, поднеся к губам хлебную корочку.

— Зачем вы привезли меня сюда, товарищ Спиридонов?— произнес Гронский все с тем же бесстрастным выражением на холеном лице. Его крупный нос и щеки с отвислыми львиными мешочками покрывала сетка розовых прожилок.

— Зачем?..— вскинулся Спиридонов и затеребил черную, порядком засаленную бабочку под выпирающим на тощей шее кадыком.— Как это — зачем?.. Когда наша филармония заключала с вами договор...

— Я вам скажу, товарищ Спиридонов, зачем вы это сделали,— проговорил Гронский, глядя почему-то не на Спиридонова, а на Феликса.— Вы привезли меня сюда, чтобы похоронить.

Спиридонов задергался и вновь схватился за бабочку, слов но она его душила. Рита надкусила корочку, показав при этом очень белые, блеснувшие в короткой улыбке зубы. Карцев потянулся к бутылке и разлил по стаканам остатки портвейна.

— Вы верите в ясновидение?— спросил Феликс.