Ночь предопределений

Сергей присвистнул.

— Мы, казахи, никогда настоящими мусульманами не были,— пояснил с простоватой усмешкой Жаик.— Язычники были, язычниками остались... Но первую суру знали многие, она вроде «отче наш»... Старики учили детей...

— А это как, если по-русски?..— не слушая Жаика, спросил Спиридонов у Айгуль.

Айгуль неуверенно посмотрела на Жаика, тот кивнул.

— «Аллах милосердный, милостивый...»— Она не удержалась и улыбнулась Спиридонову, взиравшему на нее с простодушным восхищением.— Лучше вы, Жаке,— сказала она, смутясь.

— Продолжай,— Жаик прикрыл глаза.— «Господин миров...»

— «Господин миров»,— повторила она покорно,— «царь в день суда...»

— «Царь в день суда...»— тихо проговорила за нею Вера.

В ее остановившихся глазах, в сходящем на шепот голосе было что-то размягченно-мечтательное и вместе с тем экстатическое. Такие раньше шли в монахини, подумал Феликс. Или в народоволки...— Глядя на Веру, на ее нежную, высокую шею, он почему-то вспомнил о панне Рахеле.

— Там дальше есть такие строки,— сказала Айгуль:— «Веди нас по дороге прямой...»— Она запнулась и, морщась, потерла лоб.

«Веди нас по дороге прямой...»— повторил про себя Феликс. Казалось, воздух наполнился медным тягучим звоном, он дрожал и не таял, вызывая внутри ответную дрожь.

— «По дороге тех, которых ты облагодетельствовал»,— продолжала Айгуль, торопясь ухватить всплывшую в памяти строку,— «не тех, которые находятся под гневом...»— Она снова споткнулась и с надеждой взглянула на Жаика.

— «И не заблудших»,— сказал Жаик. Глаза его были закрыты, отечные веки вздрагивали.

— «И не заблудших»,— с облегчением закончила Айгуль.

С минуту все молчали.

— «Веди нас по дороге прямой»,— пробормотал Спиридонов.— «По дороге прямой...»— Он порывисто схватил бутылку с остатками водки, болтанул ею в воздухе, как бы сметая со стенок внутри последние капли, и расплескал по стаканам. Горлышко бутылки билось о края. В маленьких глазках, показалось Феликсу, стояли слезы.

— Ну, будем!— Карцев первым поднял стакан.— Будем!..

Граненые стенки, сойдясь, дружно и отрывисто звякнули.

При этом у Феликса было такое чувство, что хотя о Статистике не было сказано ни слова, не только он — все они в ту секунду подумали о нем...

Ах, до чего хорошо! — подумалось Феликсу, и он ощутил горячую горечь ударившей в голову водки.

Что именно было хорошо, он не знал. Были то слова из Корана, или пещера, озаренная догорающим костром, или сияющие из глубины ресниц глаза Айгуль, или этот дружный и какой-то надежный стук стаканов... Пожалуй, все сразу.

— А это правда, что Магомет был эпилептик?— спросил Карцев, пошарив глазами перед собой и, ничего больше не обнаружив, зажевывая корочкой.

— Не знаю,— сказал Феликс.— По-моему, он был поэт.

Он столкнулся с Айгуль глазами, и они улыбнулись друг другу.

— Одно другому не мешает,— возразил Карцев, но вяло. Спорить ему явно не хотелось.

— Какие вы все ску-у-ушные!..— протянула Рита капризным, обиженным голоском, окинув мельком Феликса и Айгуль и как бы соединив, связав их этим быстрым взглядом.— Я уже все ноги отсидела — как деревянные! Я размяться хочу!..— Она вскочила, огладила примятую юбку на бедрах и маленьких крепких ягодицах и потянула за собой Сергея.

Гипнотизер, дремавший до того на своем камне, поднял голову и проводил их обоих пасмурным взглядом.

Феликс почувствовал к нему жалость. Он увидел перед собой длинную, пеналом, комнату в коммунальной квартире за громоздким шифоньером — резиновую грелку на гвоздике, две-три поблекших афиши, прибитые к стене, и на спинке венского стула — бурый, в несводимых пятнах халат, купленный может быть, в тридцатые годы,— в нем по утрам Гронский готовит на кухне яичницу, варит кофе...

Кроме жалости, он почувствовал к старику благодарность,— за все, что связано было с ним сегодня. Надо не забыть о его просьбе, напомнил себе он. И подумал, что завтра, наверное, они все распростятся.

— Между прочим, у самого входа в пещеру,— обратился к Беку Карцев,— на стене высечена забавная фигурка... Возможно, это какой-то древний петроглиф, в этом деле я пас... Но хорошо бы его скопировать и прихватить с собой. Правда, там темновато...

— Я посвечу,— предложила Вера, и они с Беком ушли, прихватив фонарик.

— Я тоже его помню, этот рисунок,— сказала Айгуль.— Хотите посмотреть?— Она повернулась к Феликсу и встала, не дожидаясь ответа.

Они вышли из грота, но свернули не влево, где на расстоянии пяти-шести шагов был вход в пещеру, а вправо, где продолжением террасы была узенькая дорожка, пролегавшая по уступу. Айгуль шла по ней быстрыми, легкими шагами, как по канату, балансируя одной рукой над пропастью и другой скользя вдоль отвесной скалы. Она не оборачивалась, уверенная, что он идет за ней.

Дорожка привела их к небольшой выемке в стене, с плоским камнем посреди ровной площадки. Айгуль села, он опустился рядом.

Он чувствовал плечом ее плечо. Он взял ее руку в свою. Она была ледышка ледышкой. И послушно лежала в его ладони, казалось, готовая растаять... Или выпорхнуть, как вспугнутая птица. Он разжал пальцы, придерживая ее совсем слабо. Она не улетала.