Ночь предопределений

Сергей помолчал. Его лицо, до того энергичное, словно освещенное изнутри сильным светом, сделалось вялым и серым, как песок.

— Я пытался, только он меня и слушать не хочет.

В дверь постучали. Вначале робко, потом настойчивей. Феликс хотел подойти, отомкнуть замок, но Сергей предупреждающе вскинул руку, пересекая ему путь. И сел на стул, широко расставив колени, упёршись в них локтями и свесив кулаки.

— Ведь что нужно?— глядя не на Феликса, а куда-то в сторону, в пол, заговорил он.— Если разобраться, то самые пустяки. Дело-то, по большому-то счету, выиграно, да еще как. Виноватых наказали, все получили по шапке — каждый что заслужил; я, газета, Темиров — мы сделали, что могли, и тут вроде бы никого ни в чем нельзя упрекнуть...

Теперь в дверь тарабанили кулаками, за нею слышались голоса — веселые, подзадоривающие, перебивающие друг друга:

— Эй, вы что там, поумирали?..

— Водка замерзнет!

— Считаю до трех и — дверь с петель...

— Мать вашу...— бормотал Сергей, маково покраснев и стиснув кулаки.

За дверью различались голоса Карцева, Спиридонова, повизгивающий от смеха голосок Риты,— все собрались у них перед дверью.

— Я сейчас...— Феликс направился к двери.

— Мать вашу!..— заорал Сергей, вскакивая. Его трясло. Кровь ударила ему в лицо. Он подскочил к двери и с размаху пнул ее ногой. Будь косяк менее прочен, она бы наверняка слетела с петель.

Снаружи умолкли.

Сергей вернулся на свой стул, сел в прежней позе, уткнув локти в колени. Только кулаки его медленно сжимались и разжимались, но сам он, видимо, уже совладал с собой.

— Да,— сказал он, продолжая на оборванной фразе,— и никого ни в чем нельзя упрекнуть. Бой был долгий, тяжелый бой, но он выигран. Что происходит теперь?..

— Ну, как знаете! — прокричали за дверью.— Мы предупреждаем: можете опоздать...

— Сергуня?.. Сергунь?.. Осетринка-то — ах, хороша...

И стало тихо.

— Если разобраться, вопрос уперся в одно: уйдет или не уйдет он с работы... Раньше речь шла о хозяйственных проблемах, о делах в масштабе района, в них были замешаны — район, область, многие организации, комитет народного контроля, статуправление, различные инстанции, газеты... Что же сейчас? Останется ли Темиров на прежней должности или перейдет на другую. При этом заметьте, его не уволят, не уберут с позором — переведут, да еще и прибавят оклад. Чуете разницу в масштабах? Там — вопрос общий, государственный, можно сказать, и тут — частность, как ни крути...

— Он этого не понимает,— Сергей вздохнул.— До него это не доходит. Но я это понимаю, вы понимаете. Рисковать, переть на рожон — это можно раз, на второй — пороху не хватит, да и, главное,— было бы с чего...

— Черт с ними,— сказал он, опустив голову.— Уступить тоже в чем-то надо. Ну, надо. Ну, тут можно тоже по-человечески понять. Он ведь в этой инспекции как бельмо на глазу. И сработаться уже трудно, просто невозможно... Темиров-то, между нами, тоже не майский мед... И от него сразу отлипнут. И дело прикроют — его ведь и разворошили больше, чтоб попугать... Ну, и будет он сидеть у себя в управлении. Он ведь столько лет работал и в начальство не выбился, а тут ему — на, получай — управление водоснабжения или канализации, что-то такое, не важно — что, важно — работа спокойная, положение, зарплата — чего еще?.. Ну, поджигитовал — и довольно, всему своя мера...

Это он мне аргументы подсыпает, подумал Феликс. Сверху — он сидел, откинувшись на спинку стула — ему была видна обтянутая рубашкой спина Сергея с буграми лопаток, его большие, торчащие в стороны, лопушистые уши.

Начинало темнеть. Ветер жалобно поскуливал за окном, и все время слышалась как бы тонкая непрестанная комариная звень — это терлись о стекло тысячи мелких песчинок. Иногда ветер крепчал, налетая резкими, сильными порывами, швыряя в стекло смешанные с песком камешки.

А в самом деле, с тоской подумалось Феликсу, в самую пору бы сейчас выпить...

— Он еще придет,— сказал Сергей.— Должен прийти.

8

Темиров действительно пришел, но уже потом, уже в самом конце, когда в городке погасло электричество и Рымкеш внесла в кают-компанию припахивающую керосином «молнию» с изрезанным короткими зубчиками пламенем, замкнутым в кольцо и похожим под стеклом на маленькую корону. В комнате стало сразу как-то уютней, теплее — бог знает отчего, возможно, оттого, что огонек, хотя и заключенный в стекло, был все-таки живой, от него можно было прикурить, опустив кончик сигареты внутрь и затянувшись, как от костра в лесу или в степи, над которым, сталкиваясь плечами или локтями, все теснятся согреть нахолодавшие руки... А может быть, просто в тот момент, когда появилась Рымкеш с лампой, Феликс окончательно поверил, что Темиров не придет, по крайней мере сегодня, и ему сделалось легче, спокойней на душе, и комната показалась уютней, чем раньше, хотя и раньше здесь тоже было вполне уютно, и шел уютный, сближающий всех и в то же время никого ни к чему не обязывающий разговор.