На площади Веннингера, которая еще не называлась площадью Веннингера, потому что Веннингер был пока региональным аптекарем с небольшим производством, царила оживленная суета. Бобби смущенно подняла газету. Дети без присмотра расхаживали по тротуарам, господа в чопорных костюмах, шляпах, с тростями безжалостно отталкивали их в сторону. Никто, казалось, не обращал на нее внимания. Пока Бобби еще пыталась вжиться в свою новую роль, ее молодые коллеги уже давно начали продавать газеты. Бобби не привыкла быть в центре внимания, а конкуренция была убийственной. Всякий раз, когда она робко подходила к потенциальному покупателю, один из опытных мальчишек протискивался между ними, отгоняя ее от клиента. Робко подошла она к двум женщинам и протянула им газету. Мальчишки чуть не прыснули от смеха.
– Это горничные, – выкрикнул голос. – Как будто женщины интересуются политикой.
Бобби ахнула: рабочие в типографии среди ядовитых испарений, драматические жилищные условия, девушки, которые не осмеливались что-либо сказать, дети, которым приходилось зарабатывать на улице деньги. Было столько всего неправильного в имперские времена. Но мальчишки не ждали ее реакции. Пока ее коллеги проворачивали неплохие дела на улице, никто не волновался о Бобби. Ей нужна была стратегия получше, если она не хочет голодать.
Или дело в продукте? В фильмах разносчики газет всегда выкрикивали о крупных событиях: «Великая депрессия!», «Гибель Титаника!» или, по крайней мере, «Начало войны!». С любопытством она пролистывала плотную газету, в которой не было ни заголовков, ни фотографий, словно на одну страницу хотели выжать как можно больше текста. Свежие чернила прилипли к ее пальцу. Неудивительно, что рабочие выглядели такими бледными. Невозможно быть здоровым, работая с этими красителями. Кропотливо она расшифровывала тексты, написанные старинным шрифтом, который она знала из книг своих бабушек и дедушек. Истории были странные. Пара, направлявшаяся в Париж на Всемирную выставку, забыла название отеля по пути через французскую столицу. И лишь обмен телеграммами с родителями, которым они сообщили о приезде, избавил их от затруднительного положения. Эта чудовищная новость стоила специальному корреспонденту в Париже целых две колонки. «
– Покушение на императора, – выкрикнула Бобби через площадь. – Император в смертельной опасности.
Это было большое преувеличение, но вышло неплохо. Ее тут же окружили клиенты. В ее мешочке уже бренчали первые пятипфенниговые монеты. Бобби уже внутренне ликовала, когда ее взгляд упал на молодую девушку, внезапно появившуюся как бы из ниоткуда на другой стороне улицы. На ней были толстые черные чулки, тяжелые, покрытые пылью туфли и потертое платье с мелкими цветочками, застегнутое до самой шеи. Волосы она небрежно убрала в пучок, как делала Амалия Айзерманн. Внезапно девушка оказалась на линии огня каких-то играющих в мяч мальчиков. Рефлекторно она выронила свой маленький плетеный чемоданчик, поймала мяч и, смеясь, швырнула его обратно. Бобби не могла поверить. Слезы навернулись на глаза. Характерное движение при броске, энергичный шаг, настолько не соответствующий девичьему платью, то, как она наклонила голову. Не колеблясь ни секунды, Бобби побежала. Сомнений быть не могло: это Лина. Ее Лина. Наконец-то, наконец-то, наконец-то. Не раздумывая о последствиях, она бросилась через улицу, мимо возмущенных прохожих и спешащих торговцев. Карета на высокой скорости промчалась мимо нее. Так близко, что ветер вырвал у нее из рук газеты. Лошади возмущенно фыркнули и застучали копытами по булыжнику. Бобби было все равно. Она бросилась через улицу в объятия незнакомой девушки, которая была так же удивлена, как и она.
– Бобби, – выкрикнул знакомый голос. – Чем ты занимаешься? Весь город тебя ищет.
От счастья Бобби обняла Лину и прижалась поцелуем к ее щеке. Она всегда это знала. Она придет.
– Что это на тебе надето? – воскликнула она вне себя от радости.