Ночь, которая умирает

Направляясь к выходу, он на мгновение почувствовал, словно качается на краю обрыва, и сделал для себя мысленную пометку: в дальнейшем отказываться от любых интервью с психологами до тех пор, пока ему не повысят зарплату.

Свет находившегося в десяти миллиардах километров девственно-белого шара Ригеля достиг глаз Поруса, и что-то трепыхнулось в его сердце.

Реакция В-типа — ностальгия, условный рефлекс, ассоциирующий Ригель со счастливыми переживаниями молодости…

Термины, фразы, уравнения закружились в его изощренном уме, но назло им он был счастлив. На недолгий период человек восторжествовал над психологом, и Порус отказался от анализа ради изумительной радости побыть некритично счастливым.

Он поднялся посреди периода сна за две ночи до прибытия, чтобы застать первый, мимолетный облик Ханлона, четвертой планеты Ригеля, его родного мира.

Где-то там в этом мире, на берегу спокойного моря, стоит небольшой двухэтажный домик, совсем маленький домик — не те громадные здания, которые пригодны разве что для арктуриан и прочих громоздких гуманоидов.

Как раз настал летний сезон, и дома, должно быть, купаются в жемчужном свете Ригеля, и какое это должно быть удовольствие после резкого, желто-красного Арктура.

И он чуть ли не кричал от наслаждения — самая первая ночь, которую он проведет, в поте лица объедаясь жареным триптек-сом. Вот уж два года, как он не пробовал его, а его жена — лучшая мастерица приготовлять триптекс во всей системе.

При мысли о жене он слегка поморщился. Это подлость — бросить ее вот так дома на два года, но это диктовалось необходимостью. Он еще раз взглянул на разложенные бумаги. Пальцы его лишь слегка подрагивали, когда он принялся перебирать страницы. Весь остаток дня он потратил на вычисление ее реакции, когда она увидит мужа впервые после двухлетней разлуки, и результаты получались не из утешительных.

Нина Порус была дамой неукротимой эмоциональности, и ему предстояло действовать четко и эффективно.

Он быстро отыскал ее глазами в толпе и улыбнулся. Было приятно снова увидеть ее, даже если вычисления и предвещали ему затяжные и серьезные шторма. Он еще раз мысленно пробежался по своей заготовленной речи и внес последние корректировки.

В этот момент она увидела его и неистово замахала руками, пробиваясь в передние ряды встречающих. Она повисла на его шее раньше, чем он успел к этому подготовиться, и, оказавшись в ее любящих объятиях, Тан Порус с удивлением обнаружил, что млеет от счастья.

Это была вовсе не та реакция, что предполагалась. Что-то шло не так, как следовало.

Жена ловко провела его сквозь толпу репортеров к поджидавшему стратокару, тараторя всю дорогу:

— Тан Порус, я уж думала, что не доживу до встречи с тобой. До чего же здорово, что мы снова вместе. Ты был совершенно не прав. Дома, конечно, очень здорово, но когда тебя нет, все как-то не так.

Зеленые глаза Поруса остекленели.

Подобные речи были совершенно нехарактерны для Нины. Для чутких ушей психолога это звучало чем-то приближающимся к бреду безумца. Он был настолько ошарашен, что не мог даже промычать что-то в ответ на отдельные высказывания. Медленно коченея в кресле, он наблюдал, как земля уносится назад, слышал, как воет вокруг ветер, сквозь который они неслись к своему маленькому домику на берегу моря.

Нина продолжала неудержимо болтать. Единственным нормальным аспектом ее поведения была та легкость, то ненавязчивое умение, с которым она объединяла в себе обе ведущие диалог стороны.

— И конечно же, дорогой, я приготовила для тебя целого триптекса, зажаренного на вертеле и с гарниром из сарнеесов. И… ах да, что это была за история с новой планетой, Землей? Ведь ты ее так называл? Я тобой так гордилась, как только про это услышала. Я сразу сказала…

И так далее, пока ее голос не выродился в бессмысленный конгломерат звуков.

Где же были ее слезы? Где были ее попреки, угрозы, пылкая жалость к себе?

Перед обедом Тан Порус единым мощным усилием заставил себя встряхнуться. Он поглядел на стоявшую перед ним тарелку с испускавшим пары триптексом, почувствовал странное отсутствие аппетита и сказал:

— Это мне напомнило тот день на Арктуре, когда я обедал с председателем Собрания…

Он погрузился в подробности, живописуя шуточки, отклоняясь от сути дела, лирически гневаясь на собственное от них удовольствие, делая упор, почти незамаскированный, на тот факт, что он чуть было не потерял жену, и под конец, в последней дикой вспышке отчаяния, ненароком признал присутствие поразительного количества ригелианских женщин в системе Арктура.

Выслушав все это, его жена улыбнулась и сказала:

— Я так рада, мой дорогой. Это же просто замечательно, что ты был там счастлив. Ешь же своего триптекса.

Но Порус не мог есть своего триптекса.

При одной мысли о еде его начинало мутить. Медленно, растерянно и испуганно взглянув на жену, он поднялся со всем достоинством, на какое хватило сил, и отправился в свою комнату, в надежде найти там уединение.