Нобелевский лауреат

— У меня к тебе просьба… Не знаю, согласишься ли ты завтра утром вместо меня позвонить министру и доложить ему о том, как продвигается расследование…

— Ну, нет… — неожиданно резко ответил Явор. — Это уж как-нибудь без меня. Тебе поручили, ты и звони. От меня министр ничего не требует, и слава богу!

— Скажешь, что я дала тебе номер, — принялась убеждать его Ванда. — Беру всю ответственность на себя.

Но Крыстанов только улыбнулся. Улыбка вышла какая-то кривая.

Она даже не поняла, как это у нее вырвалось. Просто ей не хотелось снова слышать Гергинова. И без того в последнее время она слишком часто думала о нем гораздо чаще, чем раньше. Словно он из некой далекой, абстрактной фигуры на вершине властной пирамиды вдруг превратился в конкретную угрозу.

— Ты знаешь, я уже не уверена, что хочу продолжать работать здесь, — сказала вдруг Ванда.

— Это еще что такое?

— Демотивация. Неблагонадежность. Называй, как хочешь…

— Глупости! Назови мне хотя бы одного из нас, кто бы мог похвастаться какой-то особой мотивацией поведения или кристально чистой благонадежностью. Покажи мне такого.

— Ты.

Крыстанов рассмеялся.

— Ты ведь так не думаешь, правда?

— Нет, — ответила Ванда и тоже засмеялась.

Но в сущности, она солгала, ибо в свои лучшие дни она и вправду считала его единственным коллегой, на которого можно было полностью положиться. В плохие периоды она просто ему завидовала. А в самые отвратительные дни, подобные сегодняшнему, нехотя признавалась себе в том, что, кажется, кроме Крыстанова, друзей у нее не осталось.

На следующий день, ровно в восемь утра, когда она уже гнала по магистрали, ведущей в Перник, где-то в районе Княжево[3], ей позвонила секретарша министра и сообщила, что министр приказал явиться к нему как можно скорее.

Ванда выругалась, ибо это стало уже походить на преследование, с той только разницей, что вместо преступников начали преследовать ее. Было странным то, что все это неуловимо напоминало ей события полугодовой давности.

Иными словами, совсем недавние.

И раз эти события повторялись, нельзя было не заподозрить какое-то личное отношение.

Было нереально добраться до министерства меньше, чем за час. При въезде в Софию образовалась такая пробка, словно все жители остальной части Болгарии именно в это раннее утро понедельника окончательно решили переселиться в столицу.

«Хотя было бы чудом, если бы нашелся хоть один человек, который все еще не переселился в столичный город», — ехидно подумала Ванда и резко свернула в первую же улочку направо. Помотавшись некоторое время по незнакомому кварталу, она установила на машину мигалку, которой пользовалась очень редко, и вернулась на главную магистраль. Нельзя сказать, что ей это как-то помогло, только вызвало косые, злобные взгляды у остальных водителей.

Министр ждал ее. Что могло быть более важным в данный момент?

Ванда снова выругалась. Ее бесило собственное бессилие перед безграничной властью чиновников над всем тем, в чем они лично не могли участвовать по той простой причине, что были или слишком коррумпированы, или элементарно необразованны. С помощью солидных связей и грязных обещаний они вершили судьбы таких, как она.

Министр ждал.

Спустя сорок минут она припарковалась перед министерством и поднялась к его секретарше. Та сразу ввела ее к Гергинову.

— В чем дело, Беловская? Ты что, едешь с другого конца Болгарии? Сколько можно тебя ждать? — встретил ее Гергинов шуткой. Но хотя на лице его играла натянутая улыбочка, Ванда знала, что он не шутит.

— Ваша секретарша поймала меня по дороге в Перник, господин министр, быстрее я не могла.

— Ладно, ладно, давай по существу. Раз ты отказываешься выполнять мои распоряжения, я тоже перестану с тобой любезничать.

«И когда ты со мной любезничал?» — удивленно подумала Ванда.

— Связь между двумя происшествиями — Гертельсмана и Войнова — уже почти не вызывает сомнений, — начала Ванда. — Ждем только результатов лабораторного анализа. Не сегодня-завтра должны получить ответ.

По выражению его лица, она поняла, что он все знает, и она ничего нового ему не сообщила. Тем не менее, Ванда продолжила подробно обо всем ему докладывать. Она делала это нарочно, хотя и посматривала украдкой на массивные часы в форме солнца, висевшие на стене. Раз ему ничего не стоит отнять у нее время, она тоже не станет с ним церемониться. Хотя его временем, скорее всего, распоряжался тот высший разум, который усадил его на это место. Вся стена у него за спиной была увешана фотографиями, дипломами, грамотами, разными другими сувенирами, подтверждавшими его собственное величие. Экспозиции было тесно на стене, и она, плавно спустившись вниз, располагалась даже на низеньком шкафчике из красного дерева, занимавшем пространство от одной стены до другой. Если сравнить с украшениями в кабинете ее непосредственного шефа, то эти были, как экспонаты Лувра по сравнению с районной картинной галереей.