Нобелевский лауреат

Но, как оказалось, в Малиново эта задача была практически невыполнимой. Ванда припарковала машину у здания мэрии и решила осмотреться. На небольшой площади, вокруг которой располагались остатки клумб с мраморными бордюрами, сквозь потрескавшийся асфальт весело пробивалась зеленая трава. В одной из клумб лежала опрокинутая скамейка. Напротив мэрии Ванда обнаружила разбитую автобусную остановку, где под ржавым козырьком навеса сохранилось порванное расписание уже несуществующего автобуса. Низкий бордюр тротуара сохранил следы чередующихся черных и белых участков — так когда-то была раскрашена остановка. Теперь тротуары красили по-другому. Было ясно, что здесь давно никто не ходит, видимо, боясь оступиться на разбитых плитках. Селяне предпочитали передвигаться по дороге. Позади остановки простиралась местность, поросшая буйной зеленью, скорее всего, бывший общественный парк. Там Ванда увидела также несколько остовов сломанных скамеек и гранитную основу питьевого фонтанчика, который давно пересох. Весь этот пейзаж создавал впечатление запустения и хаоса. Словно джунгли вторглись на территорию села и постепенно поглотили его. Было бесконечно грустно все это созерцать, потому что явно чувствовалась обреченность и разруха. У Ванды сжалось сердце. Ее магнитом притягивали подобные места, но когда она туда попадала, вся ее природа начинала бурно протестовать против увиденного.

Иногда Ванда даже пыталась себе внушить, что если бы у нее был где-то дом — не просто жилье, куда она бы приходила и уходила с одинаковым безразличием, а настоящий дом, то располагался бы он именно в подобном месте. В такие моменты она не могла заставить себя покинуть это место. Ностальгия, тревога и любопытство словно приковывали ее даже там, где она никогда прежде не бывала. Глубоко в душе она была уверена, что в один прекрасный день окажется в здании какой-то заброшенной фабрики или в некоем опустелом селе и навсегда останется там. Ванда терпеливо ждала этого дня, упорно пытаясь узнать свой воображаемый дом повсюду, где неизбежность конца человеческого бытия была сопоставима с вечностью.

Именно поэтому ее и привлекло Малиново.

В тот день, когда они с Крыстановым и перникскими полицейскими оказались здесь, село выглядело просто запущенным, как сотни других сел в стране. Теперь же, когда она была здесь одна, ей стало казаться, что оно словно бы исподволь притягивает ее, стараясь заключить в свои сонные объятия. Еще немного, и она навсегда позабудет о том, зачем сюда приехала.

Ванда немного прошлась по улице, потом вернулась обратно и обошла мэрию. Обнаружила медпункт, на двери которого висел массивный замок. Ничего другого, кроме корчмы в противоположном конце площади, она не нашла. Из корчмы за ней уже наблюдали несколько пар глаз. Голоса стихли. По всему ей было видно, что больше идти никуда не надо.

За двумя столами расположились несколько стариков, лица которых выглядели абсолютно одинаковыми. Они молча наблюдали за ней, и в глазах у них читалось подозрение. У третьего стола сидел мужчина лет шестидесяти и читал газету. В отличие от других, он был одет в джинсы и клетчатую рубашку.

Войдя в помещение, Ванда громко поздоровалась. В ответ послышалось нечленораздельное глухое ворчание.

Человек с газетой поднял голову и вопросительно уставился на нее.

— Вы что-то хотели?

— У вас можно поесть?

— К сожалению, нет.

— А где в селе можно купить какой-нибудь еды?

— Приготовленной еды вы нигде не купите, а бакалея есть в магазине. Только он сейчас закрыт.

— Если вы мне подскажете, кто хозяин магазина, я могла бы пойти и попросить его продать мне каких-нибудь продуктов. Я умираю с голоду.

Мужчина перелистнул газету, прищурил глаза, всматриваясь в какую-то информацию на странице, снова перелистнул.

— Я хозяин магазина, — наконец вымолвил он. — И поскольку у меня нет помощников, то до одиннадцати я торгую там, потом закрываю магазин и прихожу сюда. Так что, если вам нужно что-то из магазина, милости прошу завтра после восьми.

— Ну чего ты накинулся на нее, Стоян, — отозвался один из стариков. Цвет его лица был таким же землистым, как и пуловер домашней вязки, видневшийся из-под потертого пиджака.

— А я тебя узнал, — вмешался другой старик с соседнего столика. На голове у него была соломенная шляпа, пронзительные голубые глаза с любопытством смотрели на Ванду, а на лице играла легкая усмешка. — Ты — та самая полицайка, которая усмирила цыган.

— Ну прямо уж, усмирила, — возразила она ему, тоже улыбнувшись.

— Да наш мэр тут не перестает о тебе рассказывать. Наверное, ты ему здорово приглянулась. Я потому тебя и узнал. Твое здоровье!

У столиков вновь послышалось нечленораздельное бормотание и звон стаканов.

— Стоян, налил бы ты женщине, пусть она с нами выпьет, — сказал первый старик.

— Нет, спасибо, — ответила Ванда. — Я на работе, так что пить не могу.

— Ну и что, что на работе? — вновь спросил голубоглазый. — Давай по одной, чтобы работа спорилась.

— Я и вправду не могу, — снова отказалась Ванда. — Ведь я за рулем, мне нужно вернуться в Софию.