Нобелевский лауреат

Нужно положить этому конец. Как бы парадоксально ни звучало, но Система, частью которой она являлась, в последнее время мешала ей работать, да и сама работа была ничем иным, как исполнением функций, вверенных ей законом от имени Системы. Ванда и прежде чувствовала некоторое несоответствие между тем, что происходило в рамках Системы, и тем, во имя чего она была создана. Но объясняла это громоздкостью структуры власти. Ее центр тяжести иногда совсем неожиданно мог сместиться, ломая все законы замечательной иерархии, выстроенной с благородной целью создавать и поддерживать первоначальный миропорядок. С тех пор, как Ванда вернулась из Детской комнаты, она не могла отделаться от чувства, что не только история с Гертельсманом безнадежно буксует из-за отсутствия каких-либо улик и исчезновения похитителей, но и вообще все ее неимоверные усилия натыкаются на невидимую служебную преграду, которая, подобно резиновой груше, тут же с утроенной силой отбрасывает их назад. Ванде приходилось вести себя осмотрительно и осторожно, чтобы не допустить ошибки, и этот страх сковывал ее по рукам и ногам. То же самое она замечала и у своих коллег. Кроме того, само определение ошибки изменилось. Вместо какого-то разумного объяснения, Система старалась навязать людям готовые штампы некой новой, довольно мутной идеологии, стараясь заполнить ими те ниши, откуда уже давно исчезла нормальная человеческая мотивировка событий.

Все это Ванде очень мешало, дополнительно угнетая и без того спутанные мысли.

Пятнадцать лет назад, когда она была совсем молодой, Ванда верила в то, что жизнь станет другой. Не обязательно лучше, но просто отличающейся от нынешней. Более красочной, полноценной, яркой, словно сошедшей с экрана дорогого телевизора, сделанного по самой современной технологии. В этой жизни она всегда представляла себя иной, совсем не такой, какой была ныне. Она даже не могла с точностью определить, какой она себя видела. Сейчас Ванда чувствовала себя бесконечно усталой и раздраженной. Все ее смутные мечты, лишенные конкретики, одна за другой гасли, срываясь вниз, причем она этого даже не замечала и только впоследствии с удивлением натыкалась на их безжизненные, ссохшиеся останки, причем совсем случайно, когда искала что-то другое, чего так и не находила.

Несмотря ни на что, Ванда хотела бы сейчас оказаться той наивной, глупенькой девочкой, какой была в те годы. С течением времени ей неоднократно приходилось убеждаться в том, что стать мудрее — не означает стать счастливым, и если это происходило, то вряд ли помогло кому-то в жизни. Во всяком случае, не ей.

«Нужно перестать себя обманывать, что мне хотелось какой-то иной жизни, — подумала Ванда. — Если бы было так, я бы никогда не пошла работать в полицию. А я не только пошла, но еще и боролась за это право. Неважно, что сегодня это выглядит глупо. Подобное предопределение должно существовать для тех, кто не знает, что с собой делать».

В деле таможенника ее использовали как орудие. Тогда она не отдавала себе отчета, но сегодня уже могла признаться, что ей это было ясно с самого начала. И все-таки, она не отказалась, продолжила, пока ее не отстранили. Словно проводился какой-то следственный эксперимент, в котором она была даже не участником, а просто пешкой в чьих-то руках. Но и это уже не имело никакого значения. Ведь все вернулось на круги своя. Или, по крайней мере, Система старалась создать подобное впечатление: рано или поздно человек в нее возвращается, ибо только там он может быть счастлив, потому что принадлежит ей. Так поступали раньше, так же продолжают поступать и сейчас. И не только с ней, но и с другими тоже. Что с того, что ощущение восстановленного равновесия каждый раз отличалось от предыдущего. Угол отклонения все больше увеличивался, но ведь человеческая память коротка. Некоторые жаловались и уходили. Другие оставались. Различий между теми и другими становилось все меньше, и круг замыкался.

Тот личный круг, которым была ее жизнь в круге общей жизни.

Ванда любила свободу, но не посмела ее выбрать. Если бы она это сделала, то сейчас ощущение, что ее обманули, было бы еще более острым…

Пора перестать об этом думать. У таких мыслей не было ни начала, ни конца. Если она даст им волю, они ее сожрут. Не было никакой необходимости превращать все, что попадалось ей на пути, в предмет душевных терзаний. Порой нужно просто переступить и идти дальше.

Ей нечего терять. Чего же большего можно хотеть от жизни?

— Итак, что мы имеем? — произнесла Ванда. И только сейчас заметила, что Крыстанова в комнате нет.

Гертельсман и Асен Войнов — писатели. Оба относятся примерно к одной возрастной группе, хотя и не были полными ровесниками. В последние три дня оба стали жертвами преступления, то есть — почти одновременно. Обоих невидимыми нитями связывает комплект одежды, хотя трудно определить, кому она принадлежит.

Пожалуй, на этом сходство кончалось и начинались различия.