Нью-Йорка больше нет

«…Синдром червя принял размах эпидемии: сегодня ему подвержены не менее двух третей жителей города. Помимо количественных показателей, синдром ужасает своими извращенными формами, которые в последнее время он все чаще стал принимать. То, что совсем недавно приводило в шок добропорядочных горожан, сегодня уже не вызывает у них никаких эмоций. Так, месяц назад мы содрогались от известия о запуске завода по производству деликатесов для червя — чипсов, пастилы и бульонных кубиков, изготовляемых из отборного перегноя и торфа. Сейчас эта новость просто меркнет по сравнению со вчерашним скандалом: объявлено о создании биржи человеческих жертв червю. На эту биржу, по замыслу ее сумасшедших учредителей, будут поставляться юные девушки и парни со всех уголков Северной Америки, которых затем планируется скармливать червю. Остается только гадать, по какому принципу будет производиться отбор человеческих жертв…»

Наш журналист — мужественный бэби. Видимо хлебнув лишнего (у него в баре никогда не переводится армия виски и рома), он отважился проникнуть в самое нутро, выражаясь терминологией манифеста, «параславянского червя» и имел контакты с отдельными его членами. Выпив лишнего, наш журналист становится необыкновенно разговорчив, но в тот день он спрашивал об одном. Если перевести на русский, вопрос его звучал примерно так: «Эй, товарищ, слабо без лишнего базара назвать три главных фишки суперграда?» И что же вы думаете? Товарищи — члены непрошеного червя — называли эти самые фишки.

«Лысые хлопцы и братки, красивые девушки и хреновое лето». «Быки, памятник Шевченко, сумская водка». «Ну, какое-нибудь из сумских FM-радио, Соборная, молодые люди с накладными карманами на брюках…»

«Постойте! — после первых же фишек вскричал наш журналист. — Что вы городите?! Какие еще лысые хлопцы? Кто такие братки? С чего вы взяли, что лето хреновое? Что есть сумская водка? Откуда взялся памятник Шевченко и красивые девушки? Я их отродясь здесь не видел!..» Бедолага, ему и в голову не могло прийти, что у каждого есть свой суперград, как бы он ни был мал, безызвестен, затерян на карте. Наш журналист обреченно махнул рукой и продолжал молча слушать, открывая для себя далекую родину червя.

«Компактный город. В нем удобно жить и работать: легко и быстро можно попасть из одного конца города в другой». «Три главных особенности? Наверное, это река Псел, озеро Чеха, фонтаны красивые». «Зеленый город, красивые девушки, плохие дороги». «Без сомнений, город имеет свое лицо. Лицо в виде старых улиц. Пройдите по Дзержинке или Псельской, где сохранились особнячки дореволюционной постройки. Они — то прошлое, что органично вписалось в настоящее. У города есть желание жить той культурной жизнью, которая имела место до революции. Тогда в нем останавливались и работали Чехов, Куприн, Чайковский, Рахманинов… Да, сегодня городу очень трудно возродить те далекие традиции, но потуги есть».

«Люди очень разные здесь живут. Как нигде, много всяких слоев. Очень тонкая прослойка (можно сказать, остатки) подлинной интеллигенции. Несколько толще слой тех, кто, на их взгляд, хочет быть интеллигенцией: „Мы тако ж ходымо у органный зал — спымо…“ Основная же масса лишь работает, чтобы выжить. А там хоть трава не расти! Не интересуется ни политикой, ни культурой — просто добросовестно тянет свой воз. Есть еще прослойка богатеньких, не обладающих ни вкусом, ни культурой, но зато сумевших построить себе особняки. Последняя категория — жлобы, кугутня — стремится залезть к тебе за воротник, обязательно что-нибудь украсть. Людям из этой прослойки ничто не дорого: если, к примеру, посадили где-нибудь елочку, под Новый год они непременно срубят ее; если покрасили дом — они обгадят его».

«Жлобство — это жадность, смешанная с наглостью. Кугуты, жлобы держатся за город клешнями. Это наполовину деревенские люди. На воскресенье они уезжают в село к маме с папой, чтобы затариться на неделю сальцом, олией, яйцами…» «Жлобы… Вежливое обращение здесь воспринимается как слабость. Чем хуже ты относишься к ним, тем лучше они относятся к тебе».

«Красивые девушки — это, пожалуй, почти единственное, чем мы можем гордиться».

«Альтанка — беседка в центре города. Рядом безвкусно раскрашенная „Сотня“, по которой туда-сюда бродит с бутылками праздная молодежь — кругом бумажки, мусор!..» «Провинциальность. Провинциальность города и людей. Сумской суржик. Когда слышишь его, невольно задумываешься: „Неужели и я так разговариваю?“ С другой стороны, чистота города — чистота его ауры. Когда идешь по городу, чувствуешь это…»