Ню

«Здравствуй, моя маленькая.

Поверь, мне непросто писать эти строки. Пожалуй, так же, как тебе – их читать.

Всю жизнь главным для меня была работа. Собственно, она и была моей жизнью. Моим безумием, наркотиком, моей радостью, всем. Все, что кроме – в том числе и женщины – проходило мимо. Оно было только средством и никогда – целью. Я всегда только брал, наполнялся живой влагой этого кроме и забывал, быстро и безболезненно. И возвращался в мастерскую, к моим работам.

Ты первая и единственная, нарушившая это равновесие, эту формулу моего бессмертия: тело – глина – вечность. Ты смогла стать чем-то большим, чем все, что было – до.

Ты ведь знаешь, у каждого из нас есть предназначение. Я исполнял свое легко и с радостью, пока не повстречал тебя. Ты затмила собой все, и я – испугался. Что эта маленькая, слабая, хрупкая женщина с поющим телом и счастливыми глазами, умеющая так принадлежать… Ты понимаешь. И я – ушел, молча.

С тех пор я не создал ничего. У меня внутри – пустота. Вернее, меня преследует все время одна и та же мысль, одна и та же картина – твое тело в моих руках, и – безвольная, поникшая линия плеч. Я ее вижу, чувствую, мне понятны сплетения мышц и ток крови, я смогу это сделать, но… Дело за малым, мне нужна – ты… Не для того, чтобы стать еще одной моделью или просто – еще одной. Ты и сама это знаешь, правда? Мне нужен твой Париж, его улицы, его воздух, его запах. И его прикосновение. Я хочу его – ощутить. Ведь что такое скульптура, как не любовь, которой можно коснуться, удержать в ладонях, любовь – на ощупь.

Я не прошу прощения, ибо – не виноват.

И я знаю, что ты поймешь, ведь ты – часть меня.

Скажи, ты все еще любишь Париж?»

Из конверта выскальзывают два листка и, кружась как листья, падают на пол. Я их поднимаю и всматриваюсь в них. Это непросто, потому что, наконец, пришли слезы.

Два маленьких листка, два билета в Париж – на сегодняшний вечер.

Дата возвращения – прочерк.

Господи, только бы раньше времени не потерять со…

Прилетела чайка

И эта невыносимая кромка берега,

которая – внутри…

Самолет теряет каждую минуту около трехсот метров, и с высоты восемьсот это дает мне около трех минут до момента соприкосновения с… Я понимаю, что на девяносто девять процентов уже мертв. Практически, даже на сто. Самолет маленький – Сессна, двигатель – один, да и тот заглох. Носовая часть и стекло кабины забрызганы кровью, а впереди виднеется застрявшая под капотом голова чайки. Больше тридцати миль до берега. Умереть из-за чайки… И только бы она не узнала, господи. Только бы – не узнала…

1

– И – пойми, ничего особенного между нами не было. – я посмотрел на нее не то чтобы строго, но… чуть исподлобья.

Она просто кивнула головой и…

– Слезы и все такое – пожалуйста, давай обойдемся без этого, думаю, ты и сама понимаешь… – яговорилвсе более раздраженно.

– Д-да… – она кивнула еще раз и отвернулась, потому что глаза тут же наполнились слезами.

– Ну, тогда… прощай…

– И – все?

– Можно пожелать друг другу удачи – я пожал плечами.

– Удачи… – повторяет она, словно эхо.

– И сказать, что очень жаль.

– Жаль…

– В общем, я пошел…

– Ага. Только… Завтра нечетный день – помнишь?

– Да. И что из того?

– Кому мне теперь звонить? Ну, завтра… – она смотрит в сторону, но все равно, как будто – в самые печенки, в самую душу. И перестает дышать…