Ницше

Величие античности — именно в полноте жизни, в мощи трагического начала, в безусловном принятии темных сторон бытия. Миф не разделяет, не анализирует, не взвешивает на весах, не отделяет зло от добра. Где начинается анализ, кончается жизнь. Древнее мифологическое искусство служило жизни, современное, рациональное — умерщвляет живое античность подобна ликующему детству, современность — брюзжащей старости. Красота — фонтанирующая жизнь, уродство — жизненный упадок:

В самом деле, что такое красота, как не замеченное нами отражение необыкновенной радости природы, радости, вызванной тем, что открыта новая плодотворная возможность жизни? И что такое безобразие, как не печаль природы по себе самой?..

Подлинному, трагическому искусству ничего не страшно в земной жизни — все ее уродства, тяготы и издержки трагическое искусство способно переплавить в мифологию, образы прекрасной фантазии. Даже обман искусства благостен, ибо совершается во имя утверждения полноты жизни. Искусство необходимо человеку как способ обратить «вызывающие отвращения мысли об ужасе и нелепости существования в представления, с которыми еще можно жить». Иными словами, искусство помогает человеку принять жизнь такой, какова она есть, учит его утверждению жизни во всей ее полноте.

…Трагическое искусство — единственно подлинное искусство: оно не только не противопоставляет одни стороны жизни другим, но стремится все их возвысить. Вслед за мифологией трагическое искусство стирает грань между реальностью и вымыслом, утверждая трезво и мужественно: все есть вымысел. После Канта и Шопенгауэра всем стало ясно, что наш эмпирический мир суть наши представления, т. е. призрак. Трагический художник в этом чужом и непонятном мире испытывает муки и создает свой мир, свой призрак, который является призраком в призраке. Все остальные люди отличаются от художников не тем, что живут в реальном мире, а тем, что их «призрак в призраке» деперсонифицирован. Вывод Ницше соответствует рассуждениям: если все есть вымысел — другой альтернативы просто не существует, — то следует выбирать возвышающие жизнь человека вымыслы. Таковыми в первую очередь являются мифология и трагическое искусство.

Величие античного искусства — не в светлой радости и лучезарном оптимизме, мощи аполлоновского начала, но в трагической мощи, полноте и цельности мифологического восприятия, в животворности страдания. «Это я открыл трагическое», — писал Ницше, подразумевая необходимость опасности, зла, боли, смерти для торжества жизни. Именно в момент смертельной опасности к человеку «приходит искусство, как спасающий, врачующий чародей, только одно оно может претворить это отвращение ко всему ужасному и бессмысленному в существовании в идеальные образы, дающие возможность жить».

Античная трагедия со своим дионисийством явила человечеству ту жизненную истину, что все сущее пребывает в вечном состоянии движения, борьбы, взлетов и падений, рождений и смертей, бурь и штилей океана жизни. Пафос трагического возник из цельности, из внутренней неотделимости жизни и смерти, красоты и боли, торжества и горя, из вечного противоборства дионисийского и аполлоновского начал.

Противопоставление радости и страдания принижает жизнь, считал Ницше. Хуже того, вызывает необходимость ее оправдания или искупления. Но трагическое мироощущение не оставляет места искуплению, благости, купленному спасению. Трагическое в жизни не только не лишает ее силы, но жизненно необходимо, наполняет жизнь смыслом.

Ницше не идеализирует жизнь античных народов: она была дикой, жестокой, суровою, мрачной, но она не была искусственной, убогой, рассчитанной и продуманной до мелочей. Она была — жизнью, полнотой жизни, целостностью жизни, опасностью жизни, напряжением жизни — всем тем, что утрачено ныне.