Ницше

Задолго до Джойса Воспитатель свободы осознал, что автору необходимы символы-маски, что возможность множества интерпретаций обогащает письмо, что текст должен содержать потенциал расширения смысла, что гениальность имеет только одну меру — безмерность вкладываемых в произведение идей, вечное сотрудничество автора с «потребителями», открытие все новых и новых пластов, в том числе — не предвиденных самим творцом.

Текст — реальность sui generis, это всегда доинтерпретационная реальность. И текстовое пространство организуется таким образом, чтобы не быть разрушенным сменой режимов чтения; напротив, их постоянная смена просто необходима, чтобы чтение могло продолжаться. То, что можно было бы назвать книгой Ницше, образует такую смысловую протяженность, которая становится все более открытой миру в зависимости от смены режимов чтения; книга, пока ее читают, пишется непрерывно.

Символы, предупреждал Заратустра, «не говорят, а только намекают, молча указывая. Глупец тот, кто в названиях ищет знания». Символы — не просто знаки, эмблемы, но способы выражения невыразимого, еще до конца не понятого, неоднозначного. Они необходимы всегда, ибо всегда существуют загадки, парадоксы, неочевидности, неоднозначности, призрачные границы, отделяющие крупицы знания от океана проблем.

Используемые Ницше «концептуальные персонажи», такие как Заратустра, Аполлон, Дионис, Ариадна, Тесей, необходимы ему как личностно значимые носители символов, противостоящие понятиям. Философия Ницше и есть философия символов, а не понятий, подразумевания, а не утверждения, сгустка смыслов, а не решений. Решения конформны и окончательны, символы открыты и расходятся в бесконечность.

В отличие от понятий, символы текучи, изменчивы, амбивалентны. В них нет чистого утверждения или отрицания, не содержится однозначных оценок, нет высокого или низкого — они жизненны. Символы никогда не говорят — это добро, а это зло, символы не насаживают жизнь на булавки, не превращают ее в музей.

Но почему надо противопоставлять две стороны этого события [речь идет о переходе Ариадны от Тесея к Дионису] как истинное и ложное? Не присутствует ли с двух сторон та же самая сила лжи, да и сам Дионис не является ли он великим, самым большим «по истине» фальсификатором, этот Космополит? А искусство? Не является ли и оно силой лжи?

Кстати, не кто иной, как сам Ницше, многократно подчеркивал собственный символизм: «Будем блуждать над облаками, будем бороться с бесконечным, окружим себя великими символами». «Силы, божественность… непроизвольность Символа есть самое замечательное… кажется… будто вещи приходят и предлагают себя».

Он предупреждал и о другом: что в словоупотреблении своем далек от обыденных смыслов, от слов — разменных монет, истершихся от долгого употребления: «Многие слова пропитались у меня иными солями и имеют для моего языка другой вкус, чем для моих читателей».

Ницше отдавал предпочтение греческой символике, символике вакханалий — «Она возводит в религиозный принцип глубокий инстинкт жизни, жизни в будущем, вечного существования; она признает путь к жизни, самое деторождение — священным путем…»

Главные символы жизни — лабиринт, вечный возврат, земля, риск, война, опасность, огонь: «Стань лабиринтом!», «Живи опасно!», «Встречай все новые и новые приключения!», «Жизнь есть результат войны, само общество — средство для войны».