Во многих произведениях Ницше встречаются связанные друг с другом образы Лабиринта, Тесея, Ариадны и Диониса, справляющего свадьбу с Ариадной после того, как она была оставлена Тесеем на острове Наксос. Эти образы использовались Ницше для символической передачи главных идей его учения (Тесей — «высший человек», не выполняющий своего назначения; «сверхчеловек» как порождение брака Диониса и Ариадны и т. д.). В то же время они имели для Ницше и личный смысл. Так, Ариадна ассоциировалась с Козимой Вагнер, свои последние — уже полубезумные — письма он подписывал «Дионис».
Музыкальность, поэтичность, символичность — вот ключи к текстам Ницше, и не он, а «человеческий песок» виноват в том, что «меньше всего в этой музыке была услышана сама музыка и больше всего — насильственно отторгнутые от нее и уже не отвечающие за самих себя слова!» (
Земля у Ницше — материнское лоно всех вещей, исток созидания всех форм; она дает вещам очертания, образ и время. Земля — творческая, созидательная сила, poiesis. Между ней и художественным творчеством существует своего рода изофункционализм, позволяющий поэзии прозревать космический принцип всех вещей, принцип единственной вечной реальности посюстороннего, земного пространственно-временного мира.
«Блюсти туго натянутый лук» — поддерживать высокое напряжение духа, необходимое для выражения человеческой сущности. «Высшая раса» Ницше — понятие, далекое от терминологии Гобино; он сам определил содержание, вкладываемое в этот символ: «благородство формы», умение управлять собой, самообладание, одухотворение, мощь персонального начала. «Ампутировать совесть» — отказаться от стадного инстинкта, бездумного повиновения этическим догмам, массовости, соборности. «Ампутировать совесть» — достичь подлинной свободы и раскрепощения творческих сил личности. «Философствовать молотом» — отнюдь не значит ломать, крушить, деформировать идеи; «философствовать молотом» — быть готовым к самоистязанию, флагеллантству. «Белокурая бестия» — человек действия, символ природной силы, человек-лев, чуждый морали рабов. «Белокурая бестия» — не жестокость, а жизнелюбие, сила страсти. «Когда-нибудь мудрец и зверь сблизятся, и тогда возникнет новый тип человека…» — зверь здесь просто «природа»… Дикость — тоже: «Лучший отдых от искусственности и мудрствований находишь в дикости».
Ницше дал основания относить его к милитаристам. Но, во-первых, панегирики войне — весьма распространенный литературный жанр, трудно назвать гениев-матерей, не приложивших к нему руку (даже Вл. Соловьев, даже Достоевский). Миф — это бесконечная война. Любовь — это война тоже. Жизнь, по словам Ницше, это война. Во-вторых, уже с позиции символизма, война — образ мировой борьбы, эволюции, развития. Я не стал бы утверждать, что война для Ницше — то же, что любовь для поэта, то есть нечто возвышенное, что должно воспеть. Но война, как и любовь, — символы жизни, в чем-то даже эквивалентные, синтез добра и зла, притяжения и отталкивания.
Как и иные символы Ницше, война — не столько сражение и убийство на поле брани, сколько состояние духа, отрицание отживших ценностей, апофеоз творческого нигилизма (отрицания отжившего).
Ницшеанский гимн войне — это гимн войне духа: сам он говорил — «войне за свои мысли». Только один пример извращения высказываний Ницше (их можно множить бесконечно): часто цитируются слова Ницше «Я призываю вас не к работе, а к борьбе!». Следующая далее фраза, придающая совершенно иной смысл сказанному, при этом опускается: «Да будет труд ваш борьбой и мир ваш победой!».
Сами немцы осознали суть ницшеанства задолго до прихода фашизма. В изданной в начале века книге Левенштейна «Фридрих Ницше в глазах рабочего класса» находим вполне современные оценки учения-мифа: