Нирвана

Из глубины коридора донеслись шаги и голоса. Впереди шествовал Засохин, облаченный в просторный белый балахон, смахивающий на борцовское кимоно, за ним следовала странная пара: плосколицая расплывшаяся женщина лет пятидесяти тащила за руку рыхлого голубоглазого парня, который вертел головой, озирался, а лицо его — мучнистое, пухлое, с коротким вздернутым носом с вывороченными ноздрями — морщила ласковая слюнявая улыбка.

Засохин на ходу бросал через плечо: «Избегать волнений… травы, а главное — держать себя в руках, постоянно быть с сыном вместе… слиться духовно…» Женщина слушала, как завороженная.

Тепло попрощавшись с пациентами, Засохин подал знак своему молодому подручному и обернулся к Строкачу, приглашая пройти.

— Хорошо тут у вас! — похвалил Строкач. — Просто замечательно. Человеку с такими незначительными душевными расстройствами, как у меня, достаточно только окунуться в эту атмосферу.

— Что ж, в том и смысл, чтобы поддержать дух. Вы сильный человек, но и сильным нужна помощь. Если сильный сжигает свою силу в себе, она обращается в немощь. Мои двери всегда открыты, но эти дни — особые. Сегодня я не могу впустую растрачивать себя. В остальные пять дней недели, среди друзей, я достигаю высокой концентрации энергии, а суббота и воскресенье — период отдачи. Здесь дорог каждый час.

Словно не замечая, что Засохин стремится поскорее вернуться к делу, Строкач спросил:

— Вы мне даете ключ к пониманию вашего учения, ведь так?

Засохин, оставаясь невозмутимым, пояснил:

— Его нельзя назвать моим. Оно принадлежит каждому, кто хочет видеть и слышать. Это учение Живой Этики, и недаром в сердце народном, в преданиях вечно хранится память о таких святых, как Серафим Саровский, Сергий Радонежский и многих других, отдавших себя целиком людям. Ибо мало иметь знание. Успехи науки не должны вступать в конфликт с нравственностью. А те, невежественные и безответственные, кто механическим путем развивает в себе низшие психические силы, служат тьме, и за это она открывает у них некоторые энергетические центры и через них стремится приобщиться к земной жизни, чтобы осуществить свои чудовищные планы… Но хватит пока об этом. Я просил бы вас принять мои извинения, но меня ждут люди, испытывающие страдания. В понедельник с утра я буду в городе, и, разумеется, весь к вашим услугам.

Строкач вышел, испытывая странное и приятное ощущение теплоты в затылке и легкой истомы, словно на мгновение задремав на берегу реки, в тени деревьев. За калиткой он насчитал еще с десяток машин, десятка полтора страждущих прибыли общественным транспортом. Двое таксистов — один частник, другой с госномерами, составив свои «волгу» и рыжий «москвич» под старой липой, вяло трепались, поджидая пассажиров.

«Жигули» Строкача стояли за углом, и он, скроив просительную мину, направился к «шефам», профессиональная болтливость которых наперед была известна.

— В город? А чего не доехать — всего две сотенных. Бог даст, мои выйдут скоро, и вперед. У меня двое, так что поместимся.

— Нормально. Двести — это еще по-людски. Спасибо, мужики.

— Да ладно, чего там. Мы же не волки.

Вклинился владелец «москвича», взмокший рыжеватый парняга с набитым золотом ртом:

— Я тоже так — если с человеком договорился, лишнего мне не надо. Совесть имею. Конечно — если кто понимает, от благодарности не отказываюсь.

Строкач вытащил бутерброд, откусил, поморщился — хлеб успел зачерстветь, и начал жевать, сходу сменив тему.

— Да, здоровье — это главное. Мне с этой чертовой сухомяткой язвы не миновать. И то бывает — так прихватит…

Здесь Строкач не врал, ну разве что чуть расцвечивал правду живописными подробностями.

— Знаете — работа сидячая, поесть толком некогда. Да и вам это, думаю, знакомо не хуже, чем мне. Водительский хлеб — не сладкий, а теперь еще и с этими ценами на бензин… Вы сюда в первый раз? Сколько по спидометру выходит?

— Да мы каждые выходные здесь, бывает и по две ходки успеваем. Зависит от приема. Он, доктор, иной раз подолгу тянет. А нам не с руки обратно везти надо. И чего, спрашивается? Больше принял — больше получил. Чего тянуть? Я бы на его месте…

— Вот потому-то ты и не на его месте, — вмешался таксист с «волги». Ты вообще сильно много понимаешь! Я сколько людей сюда перевозил — и все довольны. И многие говорят, что он денег не берет. Ну, это, конечно, байки, и все же…

Таксисты заспорили, а Строкач поспешил ретироваться, якобы увидев знакомого, выходящего из калитки.

Свернув за угол, он буквально столкнулся с женщиной, которая вместе с сыном выходила перед ним от Засохина. Теперь она стояла у ворот другого дома, и майор был готов поклясться, что ее очень интересует его машина. Сделав несколько неуверенных шагов, женщина взглянула в сторону таксистов, и повернулась к Строкачу. Парень, следовавший за ней со здоровенной матерчатой сумкой, неуклюже грохнул ее на землю, задребезжало разбитое стекло, и угол сумки сейчас же потемнел, намокая. На дорожке образовалась лужица мутно-белой жидкости.

За спиной майора раздался голос золотозубого.