К ужину я, по щепетильному настоянию госпожи, надела темно-вишнёвое майское платье — вместо синего или чёрного, — но госпоже Катарине я всё равно не угодила. Ей теперь очень трудно угодить. Мне кажется, она меня не любит (если вообще любила), а если не любила, то теперь и подавно. Когда я вхожу в обеденный зал, госпожа только слегка поворачивает голову в мою сторону, ничего не говоря, и царственным жестом указывает мне на кресло поодаль, а сама продолжает беседу с увальнем, от внимания которого ничего не ускользает. Он видит, куда дует ветер. Узнай он, что летом мы с Лордом отправимся в Албанию, он бы и вовсе стал неуправляем.
Ужинаем мы теперь все вместе. Это не лезет ни в какие ворота, и ничего хорошего из этого не получается. Атмосфера грузная, со многими недосказанностями. Всё внимание приковано или к Лорду и госпоже, или к Мальсиберу и Берте. У меня чувство, что называется, заброшенности, хотя я знаю, что играю в жизни Лорда куда большую роль, нежели все эти случайные лица.
Внимая их болтливому фарсу, я чувствую, что замерзаю до центра мозга, с трудом доедаю, не ощущая вкуса и по большей части скребу ногтем по краю стола. Зачем Лорду эти жуткие церемонии? Утешаю себя тем, что хотя бы пару дней смогу от них отдохнуть, когда Лорд отправится навестить министра Дженкинс, — где бы она сейчас ни была. Если она содержится в другой стране, Лорд сядет на поезд в городок Мартон, где можно воспользоваться порталом за рубеж. К слову, я подавила сильное желание спросить его о местонахождении министра. Это мне ни к чему. Меня это не касается.
За ужином я то и дело смотрела на Лорда, поражаясь, как это я раньше не замечала тех жутких морщин. Когда он первый вышел из-за стола и удалился, я прервала квохтанье госпожи вопросом, когда у Лорда день рождения (спрашивать самой мне как-то неудобно, даже после того «птичьего клевка»). Госпожа в ответ таинственно улыбнулась и повела веером, как бы намекая, что скажет, когда сочтёт нужным. Она перешла в ту дебильную стадию влюбленности, когда от чужих глаз хочется спрятать не только возлюбленного, но и все сведения о нём. В те мгновения я жалела, что она не владеет легилименцией, дабы показать ей «старушку».
Госпоже, мне думается, совсем уже нет до меня дела. Лорд поощряет мои страхи, чтобы манипулировать мною. Мальсибер желает поскорее отослать меня к родителям. А Берта не в счёт — она ничего не понимает. То хихикает сквозь пузырьки тыквенного сока, то плачет у всех на глазах.
Ночью мне грезились кошмары. Снилось, что из гримуара госпожи я вытянула конверт, на котором стояло: «Моя последняя воля. Катарина Батори». Я испытывала пьянящее чувство, держа руках наследство Баториев, Годелотов и Мальсиберов. Потом я его прочла. Завещание было составлено просто и ясно: госпожа отдала всё Мальсиберу, а мне пожелала счастливой замужней жизни в особняке Гонтарёков.
Проснулась я с криком, на который примчал Фери, но я сразу отослала его восвояси. Потом я уже не могла заснуть и, кроме того, боялась, что Лорд снова заявится и прикажет идти открывать ему люки.
Приподнявшись на локте, я смотрела в темноту — она мне отвечала шорохом в углах, поскрипыванием в стенах, шарканьем духов предков, едва уловимым стрекотом сверчков. Она мне отвечала. Темнота моя и Ньирбатора.
Уже под утро я снова заснула.
«Госпожа Присцилла принесла большую жертву на луговине», — оглашает голос.
«Госпожа Присцилла!» — машет руками малышня.
«Госпожа Ньирбатора!» — приподнимают шляпы волшебники: лавочники, извозчики, старьевщики, профессора.
Пятница, 20 мая
В обеденном зале у нас теперь внедрён инородный элемент — синее знамя с двумя камышами. Если подступаешь к нему слишком близко или чересчур долго смотришь на него без особой симпатии, оно начинает орать как заведённое: «БЕЙТЕ БЛАДЖЕРОВ, ДРУЗЬЯ, КВОФФЛ СИЛЬНЕЙ БРОСАЙТЕ!».
«Паддлмир Юнайтед», — крякнул Фери.
Я уставилась на эльфа, требуя объяснений. Это, оказывается, квиддичная команда, «старейшая команда лиги», за которую болеет Берта. Дальше расспрашивать я не стала, поскольку поняла, что эльф хочет хоть как-то искупить свою вину за случившееся.
А случилось вот что.
Вчера, возвратившись из Аквинкума, где я гуляла с Агнесой, я как ни в чём ни бывало ввалилась в гостиную. Там как раз шло заседание: госпожа Катарина и Мальсибер сидели на кушетке, а на диване напротив лежала Берта, отчаянно сморкаясь в платок.
— Нет, ОНО не было расплывчатым! — полурыдала, полукричала она. — Общий облик я не рассмотрела, но ОНО выглядело, как НЕЧТО в фате.
Возникнув рядом со мной, Фери деловито доложил, что, ближе к шести Берте почудилось, что в замке живёт Нечто в фате. «Англичанка всё подряд лепечет, шарики за ролики... — шептал Фери. — Хочет уехать, ох как хочет. Я поставил бы сто галлеонов, что до понедельника их тут уже не будет»
— То был… Я НЕ ЗНАЮ! Сквозь него все было видно. А потом не было! Фата мчалась на меня, костяное лицо, но это не человек... Растаяло… или растворилось… Потом подкралось из ниоткуда!