— Жду ваших pаспоряжений, мессир, — постаралась выдавить со всем благолепием, на что Барон одобрительно хмыкнул. — Ну а пока что... может, хотя бы намекните, какой волшебник мог выбрать Албанский лес для своего тайника?.. — Я обращалась к портрету, уже стоя на кровати на коленях. — Поговаривают, что наибольшей популярностью пользуются гоблинские копи, и я не слышала, чтобы кто-нибудь из великих что-либо прятал в лесу...
— Довольно! — оборвал Барон. — Если я пожелаю углубить твои познания в этом вопросе, я сам расскажу. Не смей от меня ничего требовать!
Его категоричность ничуть не покоробила меня. Это, что называется, баториевский этикет, я знаю, что он из себя представляет, поэтому решила немного... позабавиться.
— Скажите, мессир, это правда, что вы очень любили музыку? Госпожа Катарина поведала как-то, что вы покровительствовали каким-то квартетам...
— Ну да, — с живостью подхватил Барон. — И незачем говорить об этом в прошедшем времени! Я б и теперь с удовольствием послушал мейстерзингеров!
— Увы, это больше невозможно, — со смешливой опаской ответила я. — На смену мейстерзингерам пришёл джаз. Проник к нам из маггловского мира, можно даже сказать, ворвался... — Я осеклась, почуяв неладное. Воцарилась зловещая тишина.
Барон молчал долго и спустя вечность со стены на пол начали сыпаться золотисто-чёрные искры. Какие-то огненные попрыгуньи! «Бароновы кальсоны! Это же всего навсего портрет! Как?..» Перегнувшись над изножьем кровати, я увидела, что бесценный фамильный ковер Грегоровичей прожжён насквозь в нескольких местах, обугленных таким образом, что очертаниями стали походить на череп. «Ещё не хватало Чёрных меток среди моих голубых роз!»
— Пропади он пропадом, этот джаз! — взревел Барон, сокрушая тишину своим голосом, точно булавой. — Негодная девчонка, я запрещаю тебе со мной разговаривать!.. До конца следующего дня! Даже не подходи ко мне! А то прикажу Катарине растерзать тебя, как следовало сделать давным давно!
— Тысяча извинений! Прошу монсеньёра о снисхождении! — еле сдерживая смех, протараторила я после ладного силенцио. — Доброй вам ночи!
В благодушном настроении Барон не такой сварливый, но нужно тщательнее подбирать время для расспросов. Нужно извлечь из него как можно больше полезных сведений, ведь это кладезь информации, содержащий вещи, находящиеся за пределами моего магического опыта.
Поблёскивая двумя янтарями, Доди продолжала свои сумрачные песнопения, и я, закрыв глаза, предалась полу-дрёме, полу-фантазии. Вот я завернула за угол, вниз по воздушным ступеням, отшлифованным веками в камне... и вот проникла туда, где никогда прежде не была. Алчно блуждая в дебрях Албанского леса, моё воображение рисовало причудливые тёмные артефакты великих волшебников, которые могли их там припрятать...
А я возьму и найду. Или хуже: узнаю, что там нет ничего стоящего.
Среда, 3 января
Пришло письмо от Тины Олливандер. Казалось бы, радуйся, Приска, что подруга пишет, но... нечему радоваться. Разламывая изящную печать Олливандеров, я уже предчувствовала, что письмо отбросит нас друг от друга на расстояние до нескольких тысяч световых лет.
Короче говоря, Тина сообщает, что она и её друзья, ещё со школьных времён именуемые «мародёрами», присоединились к Ордену Феникса в борьбе против Того-Кого-Нельзя-Называть. Она пишет об этом с упоением, если не с апломбом... Горда собой, моя кроткая подруга. Меня кольнуло сожаление. А потом пришёл черёд сочувствия. А вдруг весь Орден Феникса постигнет Тэлапидем Тэрит? Авада-то хоть опрятна, как свежевыпавший снег.
Вкратце Тина пишет, что братья Блэк окончательно рассорились, хотя между ними всегда было напряжение, ведь старший ещё юношей убежал из дома, а младший остался под присмотром. Теперь же младший «яростно и во всеуслышание заявил, что отстаивает традиционную для Блэков позицию, и не желает знать тех, кто поддерживает Дамблдора и прочих предателей крови». Тина вроде как очень переживает по этому поводу, ведь она дружила с обоими братьями.
Особое место в её рассказе занимает Джеймс Поттер, их местная знаменитость, которого на пару со старшим Блэком считают прирождёнными борцами за добро, свет и единение, да хранят их Батории. Тина упоминает о своей «новой лучшей подруге», некой Лили, утверждая, что она — одна из талантливейших из знакомых ей волшебниц. Примечательно, что Тина всегда пишет, кто кому родич, а здесь ничего, — но не собираюсь ломать над этим голову. Довольно того, что весточка о «новой лучшей подруге» задела меня, хотя это, должно быть, к лучшему — теперь, когда мы противостоим друг другу или делаем вид или... Дементор ногу сломит в этом игралище судьбы-злодейки! Один только Варег убеждён, что мы на верной стороне — на стороне силы; а единение со слабыми это, ясень пень, не сила.