Ньирбатор (СИ)

Его глаза полыхнули красным, а крылья носа трепыхались. Я тотчас почувствовала, как мою голову, словно стальной обруч, сжала острая боль. Тень мрачнее тучи пала на скамейку, овеяв меня неестественным холодом.

— Я не прошу... о милосердии, лишь об уважении, — протянула я почти жалостно, морщась от накатившей мигрени.

— Теперь ты просишь? Похвально, похвально, — совсем близко раздавался приторный голос змея. — Только когда ты просишь, я готов тебя выслушать.

— А когда я отчитываюсь, вы разве не слушаете?

— Видишь ли, Присцилла... в общении существо более слабое подчиняется более сильному, окрашиваясь в его тона. Надеюсь, ты понимаешь, что под тонами я подразумеваю мысли и убеждения. Запишешь это к своим пословицам, чтобы запомнить. — В его голосе звякнула сталь, которая подействовала на меня усмирительно. — Я-то всегда помню. Ничего не забываю. Ничего не прощаю.

Должно быть, я выглядела как последняя грязнокровка — сидя с поджатыми ногами на скамейке прислуги. Головная боль, внезапно накатившая, начала сходить на убыль. Манипуляции Лорда, я запоздало осознала.

— В хоркруксии чувства притупляются и человеческие слабости цепенеют, — продолжал он говорить, обдавая меня холодом и вселяя неописуемый ужас. — А легилименция применяется только к слабым, запомни себе. Сильный умеет сопротивляться вторжению.

Лорд скрестил руки и склонил голову набок, словно вещал лекцию. От его слов о легилименции я съёжилась ещё сильнее.

— Как ты вся покраснела... душенька, — послышался гортанный смешок. — Сейчас кровь из глаз брызнет...

— Что вам ещё от меня нужно?

— Что мне нужно, тебе знать не обязательно. Делай то, что тебе велено, — отрезал он, и немного тише прибавил: — Ты у меня шёлковой станешь.

«Шелкопряд нашёлся», — я подумала, быстро заморгав от обиды. Наконец, собравшись с духом, я краешком глаза посмотрела на Лорда.

— Такая мольба в твоих глазах. Просишь прощения? — язвил он в свое удовольствие, не сводя с меня глаз, чтобы насытиться сполна моим унижением. — Разве я мог бы отказать?

Его голос был тихим и в то же время в нём был оттенок какой-то исступленной дикости, заставившей всё моё естество испытать огромное напряжение. В коридоре повисла тишина, прерываемая только моим громким неровным дыханием. Лорд стоял передо мной, нависая тенью, словно чёрная башня, но не было уже того холода. Мало-помалу я чувствовала, что напряжение убывает.

— Я знаю, чего ты боишься, — заговорил он, ещё больше понизив голос. — Все твои страхи у меня как на ладони. Ты боишься, что у Мальсибера больше привилегий в силу того что он Пожиратель. — Если Лорд хотел припугнуть меня моими страхами, у него это получилось. Потупив взгляд, я ощущала тошноту от мысли, что увалень занимает слишком много места в моей голове. — Но ты, глупая девчонка, забываешь, что это я наделяю привилегиями и, даже если Катарина завещает Ньирбатор ему, только от меня зависит, кто его унаследует. — Я подняла голову и наши взгляды встретились. — Ты это осознаешь? — В его взгляде сквозило безграничное господство.

— Д-да, милорд.

Синие глаза Лорда заглядывали в самую душу; я чувствовала, что у меня нет сил противиться его воле.

— Что касается портрета... Ты неправильно с ним обращалась, — менторским тоном заявил Лорд. — Я знаю, ты неспроста держала его у себя. Барон говорит, что был тебе источником информации по истории магии, это правда?

— Правда. Он восполнял мои пробелы, — быстро отозвалась я. Если б он только знал, о чём Барон грозился рассказать...

— Значит, это не станет для тебя такой уж большой потерей. — Лорд решил поставить меня перед фактом собственного изобретения.

Пересилив себя, я сухо кивнула.

— Я не слышу тебя.

— Это не станет для меня большой потерей.

— Гм, так-то лучше, — Лорд улыбнулся краешком губ, а немного погодя спросил: — Почему у тебя на полке лежит череп в белом чепце, скажи на милость?

На его лице читалось любопытство в сочетании с равнодушием, — не понять. Я тяжело вздохнула.

— Потехи ради... милорд.

Он кивнул. Его глаза были бесстрастны, но лицо приобрело странное выражение. Некий мрачный задор. Похоже, мой черепе в чепце его позабавил. Внезапно вспомнив о своём повелительном тоне, он холодно процедил:

— Не изводи меня, Присцилла. Ступай в свою комнату.

Не решившись поднять на него глаза, я безропотно слезла со скамейки. Мои ноги сами понесли меня. Под его пристальным взглядом я поковыляла в свою комнату.

Когда я вошла, портрета «Кровавого Барона» там уже не было.

Не беда, я убеждала себя, лежа пластом на своей кровати в каком-то оцепенении. Все мои мысли вращались вокруг тех слов о Ньирбаторе, наследстве и Мальсибере. О привилегиях.

Не всё потеряно.

Суббота, 23 февраля

— Не воображай, будто всякая чепуха вскружила мне голову... И не разговаривай со мной как с безголовой девицей.

Мы с Гонтарёком сидели в склепе, где договорились встретиться после того, как он прислал мне сову с извинениями и «прошением помиловать влюбленного глупца». Помиловать глупца я ещё могу, но влюбленного — ни за что. Нашёл время любить.