Нина Горланова в Журнальном зале 2007-2011

И дальше про то, какая жила славная девочка, конечно, её любил самый лучший парень, но завистники всё разрушили, нашёлся злодей, который…

Прочитала до конца, где Галка гибнет под колёсами машины — не смогла она всё пережить… довели, подстроили.

Что такое зависть? Кому от этого плохо? Вот Люба всю жизнь завидовала тем женщинам, которые имели хороших мужей, большие квартиры, а не такие однокомнатные «хрущёвки», как у них с Валеркой: всё, что можно, совмещено, только ещё пол с потолком не совсем… Привести зимой мужика и то нельзя. А так хочется пожить, просто пожить, без надрыва и скандала, поносить красивые вещи, которые на ней будут особенно хороши. Но нет, всю жизнь не везло — и потому всю жизнь завидовала. Ну и что? Кому от этого стало хуже? Что-то никто не умер, не бросился под машину.

Из колонии Валерка вернулся в конце мая. Мать жила одна, была весёлая: она только что подала заявление об уходе с прежней работы (стаж по вредности выработала). В квартире он видел перемены: мать купила новый диван, говорила, что купит к нему кресло. Но особенно нравились Валерке, что она перекрасила волосы — стали карие глаза рифмоваться с золотыми завитками волос… Мать с годами становилась всё лучше: и одевалась она в тон своей золотой гамме, в общем — здорово! Он вышел на балкон, потянулся и крикнул:

— Балдоха шпарит!

— Чего-чего?

Люба не поняла. Даже странно — он настолько привык к этому языку, что не сразу смог перевести:

— Ну, солнце шпарит, тепло…

Мать покачала головой. Потом ему пришлось многие слова пояснять. Однако к концу дня у него уже хватало нормальных слов, и они говорили обо всём, как раньше. Об её сожителе Валерка не спрашивал, но мать сама рассказала, как он избил её в новогоднюю ночь, а потом Любины братья избили его и спустили с лестницы.

«Жаль, что не с балкона»,— подумал Валерка, но злости не было.

Мать возбуждённо говорила о планах на лето: она собиралась устроиться воспитательницей в пионерлагере от своего же завода — в Геленджике. Начальником там уже много лет работал её брат, и он сам предложил для Валерки ставку инструктора по плаванию.

Валерка кивал и раздевался ко сну. Когда он остался в одних трусах, Люба вся сжалась. Бледное тело сына оказалось испещрено буквами и мелкими рисунками.

Она не могла больше ничего говорить и поторопилась лечь. Валерка быстро уснул, ему приснилась аптека, в которой он продаёт средства не только от болезней, но и от всевозможных человеческих недостатков и слабостей. Он чувствовал себя на месте, ему было весело и хорошо. И пришёл к нему Васька-Резина и Колька-Кобел, и он дал им по маленькой таблеточке, а они даже спасибо не сказали, схватили, побежали.

Потом пришёл сам Иван Иванович, которого в колонии Валерка так боялся, но сейчас он улыбнулся, даже обнял слегка своего бывшего колониста и сказал:

— Ошибался я. Ты, Чижов,— человек! Всё нормально.

Когда проснулся, матери уже не было, только на столе стояла перерытая коробка из-под леденцов, в которой она держала лекарства. Пахло валерьянкой и ещё чем-то мятным.

Он закрыл коробку, вышел на кухню покурить. На столе лежала записка: «Придёт Зоя. Скажи ей так: мама вечером позвонит». Валерка ничего не понял, почему Зоя не знает, что мать на работе. Но на всякий случай пошёл и оделся, чтобы открыть дверь в приличном виде — из всех подруг матери Зою он отличал за ласковость и за то, что она никогда не ставила ему в пример своих сыновей.

Когда открыл на звонок дверь, перед ним стоял не кто иной, как сам Колька Коблов. «Сон в руку»,— подумал Валерка, обрадовавшись почему-то. От матери он знал, что Кобел уже вернулся домой, досрочно. Было о чём поговорить. Но только-только начали, как пришла Зоя. Она была не одна, а с незнакомым Валерке майором. То, что спутник — военный, всё и решило, штатского он бы не впустил. Когда вышли на улицу, Колька вычурно, незнакомо для Валерки, выругался и спросил:

— Баруха?

— Нет,— буркнул Валерка, надеясь, что Колька отстанет.

— Я и то смотрю — не похожа. Замужем?

— Ну, замужем, тебе-то что?! — крикнул Валерка и сквозь зубы добавил: — Своего сына небось из квартиры не выгонит.

Естественно, что захотелось взять чего-нибудь, деньги были. Но почему кончили дракой во дворе туберкулёзного диспансера, недалеко от дома, Валерка вспомнить не мог. Утром на другой день он сходил туда, но не помогло — ничего не вспомнилось. Сел писать письмо Ваське-Резине, который ещё оставался у Ивана Ивановича и которому Валерка обещал «черкнуть».

«…Вчира Колька Кобел выбил мне в драке зуб, но зуб тот я сигодня нашёл на том же месте,— писал он.— Больше сообщать не знаю что».

Почему-то ему расхотелось уезжать из родного города. Нет-нет, никуда он не поедет, только матери пока не нужно говорить. Он верно рассчитал, что лучше всего сбежать по дороге, вернуться мать не захочет, не откажется от лета у моря, а он свободно проведёт здесь три месяца, отдохнёт. Ну а в конце августа, когда стукнет семнадцать, видно будет. О работе думать пока не хотелось. О будущем не загадывал.