Нина Горланова в Журнальном зале 2007-2011

Потом начались вступительные экзамены, во время которых еще были звонки по телефону и думалось: ну, теперь со мной навсегда. Она!

Но в сентябре уже все закончилось. Компания тогда разбежалась по вузам: Афоня поступил на филфак универа, Серега – в политех, Муза всегда мечтала стать психиатром, а здоровенные близнецы Мака и Витуся осели на спортивном факультете в педе. С ними и Паша хотел прорваться к спокойному месту физрука, но провалил сочинение. С тех пор Паша пашет. На заводе. Да, вы заметили, что это очередной афонизм?

Время было советско-картофельное, студентов в сентябре резко развезли по колхозам – убирать урожай. А в октябре Муза сказала:

– Столько костей, столько костей у нас! А мышц – в два раза больше! Какие тут встречи.

Изобилие костей и мышц, правда, не помешало ей к Новому году выйти замуж за пятикурсника. Видел его Афонин: глаза совершенно без чувства юмора… Но Муза утверждала: так нужна опора – психиатры должны быть сильными. Никто в это не верил. Они все чувствовали, что Муза – не женщина-вамп, что здесь кроется некая тайна, но пока не понимали, в чем дело…

А теперь внимание!

Опять пошла сцена на квартире у миллионера Сергея Васильевича Сергунова. Он стал похож на всех русских актеров, играющих породистых эсэсовцев. Вот вызвал охранника:

– Эти конфеты – консьержке, скажи, в честь Рождества.

И лицо у него немного смягчилось при этих словах, как у Мюллера при вербовке агента.

Афоня подумал про охранника: как можно такого на работу брать: у него нос с несколькими перехватами – видимо, часто ломал на тренировках.

Охранник ушел, а Сергей вдруг стал надевать рукавицы. Попугай встрепенулся и закричал:

– Утопить кровопийцу!

А куда он… мой труп? – подумал Афонин. – Да и кто мстит через столько лет?

Сергей вышел и тут же вернулся. В руках у него был… ежик.

– Как ты думаешь, что он ест?

Афоня отдышался от паранойи и сказал:

– Давай посмотрим на “Яндексе”. Наверно, грибы-яблоки.

У ежика был вид типа дел навалилось, надо мне еще норку рыть, ведь зима уже кругом, пацаны!

– Ежик – плотоядное животное. Видел бы ты, как он вчера селедку трескал! Мне его замминистра подарил. У нас дачи рядом.

Не надо падать раньше выстрела, вспомнил Афонин свой же афонизм, глядя на ежовые рукавицы. И вдруг решительно спросил:

– Слушай, скажи честно: почему ты мне эту рекламу заказал?

– Сон приснился. Будто бы я лечу на собственном самолете. Смотрю: приборы испарились, крылья начали отваливаться… Думаю, ничего страшного, я и без самолета летать умею. Но вдруг умение летать, это умение покинуло меня. Как человек находчивый, я нашел выход – проснулся. Мой психоаналитик сказал: надо восстановить общение то ли с друзьями по школе, то ли по вузу.

– И ты полез в “Одноклассников”? – Афоня уже с нетерпением ждал, когда ему заплатят за его рекламные сочинения.

У Сергея недавно жена повезла тещу в кардиологический санаторий. Вот так, все время думаешь, да и не только о теще, а в первую очередь о себе, что в груди трудится какое-то неутомимое существо, скромное такое, самоотверженное. И вдруг оно растопырилось между ребрами, сосуды веером: меня гложет холестерин, ах, я заболело!

Вошли дочери в дубленках, как румяные вазы: ваза побольше и ваза поменьше.

– Папа, мы на конный завод.

– С кем?

– С Большовыми. – сказала Анчик, ваза повыше.

– Не волнуйся о бабушке, – добавила Сончик, – она должна досмотреть до конца “Бордель-два”. А это шоу лет так на дцать.

Дочери ускакали, охранник вернулся. Сергей отправил его на кухню: выпей, типа, кофе.

Афоня протянул ему распечатку из пяти листков. Три дня он гнал заказанную рекламу на автомобили, и это было муторно: у самого машины нет и вряд ли будет. Приходилось ударяться в формальные приемы и лирику: “Осень. Япония. Большой урожай Хонд”...

– Как у тебя – все получилось? – спросил Сергей.

– Дело Тобаго – сделал только половину, дальше не пошло.

Свой дружеский кружок в школе они называли “Тайное общество любителей Тринидада и Тобаго”.

Эта волшебная страна в Карибском море их заинтересовала, когда старший брат Сергея уехал туда преподавать в медицинском колледже анатомию. Близнецы еще предположили, что братец-то у Сереги резидент.

– А вот это не наше дело, – прошептал Сергей.

Тогда – внутри совка – от мечтаний о карнавале, о гонках крабов в Тобаго холодела спина и английский бешено учился.

После окончания школы каждое восьмое марта встречались у Классной, которая совсем не походила на математичку, а походила на Джейн Фонду – но почему-то математика напрямую шла от ее пухлых губ в головы подростков, пробиваясь через девятый вал гормонов.

Муза приходила среди первых и делала пушистые бутерброды: сыр терла на крупной терке, затем бутерброд с маслом в него окунала. Эта хозяйственность почему-то шла к ее бледному средневековому лицу, будто изможденному монастырскими бдениями. Афоня женился в двадцать и, подчеркивая свою освобожденность от Музы, всегда говорил, уходя в туалет, нарочито громко: “Обмен веществ”. И все принимали это за очередной афонизм и веселились.