Нина Горланова в Журнальном зале 2004-2006

И вот солнечным сентябрьским днем я возвращался из музыкалки очень печальным. Потому что полу­чил двойку. Роза Михайловна сказала, что у меня получается не «Полет шмеля», а «Полет мамонта». Очень мне не хотелось идти домой. Я слышал, что в городе появилось много грабителей, и шел, размахивая доро­гой виолончелью. Я думал, что ее захотят украсть, вырвать из рук. Вместо этого моя виолончель сбивала ли­стья с кустов. Желтые. И вдруг упала гусеница. Огромная, красивая гусеница. Довольно-таки волосатая. Я обрадовался, взял ее с веточкой и побежал домой.

-  Мама, можно у нас будет жить гусеница?

Мама в самом деле отвлеклась на новую жительницу и не спросила про мои оценки. Так я полюбил в этот миг милую гусеницу. Она была такая добродушная. Мы назвали ее тоже Красавицей. Сестры устроили ей домик на подоконнике, из веточек. Но ночью она упала на пол, где лежал скрученный бабушкин полови­чок, и как-то закуклилась внутри. Однажды она выползла из половичка и стала пускать мыльные пузыри. По­том оказалось, что это выдуваются ее крылья. Очень разноцветные. Она их подсушила, взмахнула и полете­ла к свету, на стекло. Мы поймали ее осторожно в целлофановый мешок и выпустили в форточку нашу Кра­савицу.

Лети, милая бабочка. Ведь тебе так надоело ползать гусеницей и куклиться куклой. Благодаря твоей красоте мама так никогда и не узнала, что у меня была двойка. А «Полет шмеля» у меня получается на це­лую тройку. Потому что я вспоминаю твой полет.

Но я думаю, что самое лучшее для этой милой гусеницы было бы закуклиться в моей крепкой желтой ви­олончели. Тогда бы мы долго не трогали инструмент. А мама и папа, предки мои, отдохнули б от ежевечер­него перепиливания.

Жаба

В начале октября наш класс поехал на экскурсию в лес. Там я нашел красивую жабу. Она сидела на тро­пинке и смотрела прямо на меня. Я взял ее домой. Мама очень обрадовалась: жабы очень любят тараканов. И мы отнесли ее на кухню. Я поливал ее, чтобы она оставалась такой же яркой и блестящей. Я был для нее дождь. Но сестры тоже хотели быть дождем для жабы, и мы установили дежурство. Я мог часами любовать­ся переливанием пятен у жабы: то коричневые на зеленом, то золотистые. Да мы все полюбили ее. Только гости охали:

-  Мало вам пиявок, вы решили отвадить нас мерзкой жабой, чтобы экономить свою колбасу. Ох, хитрыеже вы люди...

Однажды папа спросил: кто сегодня дежурный по жабе? Я был дежурный по жабе, а что? Где она? Ста­ли искать. Утром я полил ее, а сейчас нигде нет. Искали полдня, но так и не нашли. Вечером мама собралась стирать на машине, открыла крышку, а там жаба спит. Замерла. В зимнюю спячку улеглась.

-   Мама, не буди ее - у нее будет стресс, - умолял я.

-   А если я буду стирать руками, у меня еще больше стресс разыграется, - закричала мама, схватилась засердце и замерла, как жаба.

Если бы жаба заснула на зиму в моей виолончели, я бы так не кричал, как мама.

-  Выбирайте: или я, или жаба! - кричала она.

Мы выбрали маму и разбудили жабу. Она после этого опять исчезла. Искали мы всюду, даже в виолон­чель заглянули. Нет нигде. Она, может, была не жабой, а заколдованной принцессой. Превратилась в девуш­ку и ночью ушла от нас. А если это не так, то где она, скажите?

Хватит

Я собирался в музыкалку. Поскольку была весна, я стал натягивать сапоги. И закричал.

-   Что такое? - спросил папа.

-   Меня в сапоге кто-то кусает.

-   Этот ребенок! - закричала мама. - Он не хочет идти в музыкалку и будет издеваться надо мной. Ктоможет кусать его в сапоге?

Я покорно стал снова надевать сапог и снова закричал. Тогда я взял сапог в руки и посмотрел внутрь. Оттуда на меня тоже кто-то смотрел. Это было так интересно, я бы мог долго смотреть, но мама выхватила са­пог и вытряхнула из него ондатру. Из-за разлива в Каме эти ондатры живут теперь в лужах города. Вчера се­стры у мамы попросили разрешения взять одну. Но она запретила. Видно, они все же оставили ее потихонь­ку в квартире. Папа застонал:

-   Боже мой, неужели эти дуры закроют мне глаза в последний раз? Скорей бы, скорей бы...

-   Папа, не спеши умирать! - я решил защитить и сестер, и ондатру. - Она меня кусала не больно, толь­ко так, чтобы от нее отвязались. А посмотрите какая она красавица.

-   Красавица, - сказала мама, - похожа на драную кошку и крысу. Уж хоть бы что-то одно... У Любы че­сотка. И вообще - хватит. Пора тебе - иди, бери виолончель. С Богом!

Милую ондатру выставили на улицу, чему она, кстати, очень обрадовалась. И весело побежала в лужу, скрылась под машиной, в этой луже стоящей. А я побрел с виолончелью. А самое интересное, что тетя Лю­ба очень огорчилась, когда узнала, что выгнали ондатру. Она сказала: я бы ее зарезала, шапку б себе сдела­ла из шкуры.

-   А чесотка? - спросил я.

-   Чесотка от живых, а от мертвых - польза.

Я сел делать уроки. С удовольствием. Моя виолончель пела: «Беги, милая ондатра, подальше, подаль­ше...»

Вдруг