Читаем Николай Рерих полностью

«Весна священная» была для него словно одна из важнейших картин славянской сюиты. Словно «Каменный век» или «Небесный бой». И самая тема жертвы, «заклятия земного» появляется в его картинах, предшествующих балету, продолжается в картинах позднейших лет. То, что сценическая картина отвергнута зрителями, — ничего не меняет ни в живописи художника, ни в его отношении к театру. Театр остается для него высоким искусством, где гармонически сливается творчество режиссера, актера, композитора в огромной сценической картине, созданной художником. Художником, утверждающим и славящим Красоту. А если зрители не могут подняться до художника — он не снизойдет до них, не спустится к быту, к живым волнениям дня. Предпочтет сценическую неосуществленность. Пусть не выходит на сцену царевна Ункрада, пусть застынут на стенах картинных галерей вереницы девушек, ведущих пляски пробуждения весны. Пусть зрители вспомнят свирели Стравинского и тяжелые ритмы, возвещающие появление Старейших. Эти ритмы, эти хороводы еще должны вернуться на сцену; они так же необходимы ей, как предания о Снегурочке — дочери Мороза, ушедшей в человеческое царство. Как притча о Пере Гюнте, как предания о принцессе Малэн и монахине Беатрисе, как белокаменный путивльский собор и выжженная степь «Князя Игоря». Как весь Театр Рериха, возвращающий двадцатый век к легенде и эпосу. Казалось бы, такой далекий от живого театра. И все же — важнейшая грань живого театра. Ему необходимы и новые пьесы Горького или Бернарда Шоу, и то возвращение к эпосу, которое осуществляется в торжественном Театре Рериха.

<p>Глава VII</p><p>Дела человеческие</p>1

Рерих мечтает об искусстве, которое непосредственно входит в жизнь, сливается с нею, помогает преобразовать ее во всеобщее человеческое братство. Не делит искусство на «большое» и «малое» — и то и другое должно служить Красоте, будь то фрески, статуи или ткани для одежд и повседневная посуда, которую нужно украшать так же истово, любовно, как предки украшали свои глиняные кувшины.

Рериху мало работы над станковыми картинами, украшающими музеи, выставки, коллекции, мало работы над эскизами орнаментов. Он мечтает выйти за пределы рамы и холста, писать картины на самих огромных плоскостях — стенах.

Рерих — художник-монументалист по самой своей природе, по призванию. Ему бы — пространства театров, музеев, школ, стадионов, тех дворцов науки и искусства, которые в двадцатом веке должны заменить привычные императорские дворцы. Но в начале века лишь немногие просвещенные богачи-меценаты расписывают свои столовые и украшают театры. Сразу после возвращения из Парижа Рерих получает заказ на два панно для имения «Рамонь» под Воронежем, где иногда проводит свой досуг великая княгиня Ольга Александровна. Панно «Княжая охота. Утро» и «Княжая охота. Вечер» напоминают великой княгине о древних удельных князьях, о заре русского государства. Через несколько лет некий Бажанов заказывает Рериху оформление столовой в роскошном доме на Николаевской (ныне — улица Марата), и три года пишет он «Богатырский фриз», где пашет на огромном коне Микула, поет Баян старинные бывальщины, охраняет границы Илья Муромец и грозит русским богатырям Соловей-Разбойник. Семь панно для столовой, в которой обедает семья и даются званые обеды, — фарфор и хрусталь сверкают под охранительной сенью Муромца и Вольги Всеславьевича.

Россия капиталистическая — промышленная, железнодорожная, финансовая утверждает себя и строительством и украшением общественных зданий. Утверждает себя врубелевской майоликой, вынесенной, к удивлению москвичей, на стены огромной гостиницы «Метрополь», на квартал растянувшимся Казанским вокзалом, где Щусев претворяет формы теремов и казанской «Сумбекиной башни», зданиями банков, правлений акционерных обществ. Для Казанского вокзала делают эскизы известнейшие современные художники. Рерих пишет «Взятие Казани» и «Сечу при Керженце»: красные кони гарцуют по зеленой мураве, иконописный, сказочный город Казань возникает вдали, а над городом, в облаках, простерлась десница божья (или ангельская) с пылающим мечом.

Ничего от реальной трактовки исторического эпизода, все — от иконописи, от росписей шестнадцатого-семнадцатого веков, прославляющих деяния московских князей, причисленных к лику святых. Не реальный бой, но символ боя, выраженный средствами, заимствованными у московских, ярославских мастеров иконного дела, претворенными современным художником.

Картон этот не был осуществлен в росписи — Казанский вокзал строился долго, сметы сократились, планы, как водится, изменились. Но проблемы украшения общественных зданий постоянно волнуют художника. Когда Рериха в 1905 году приглашают к оформлению здания страхового общества «Россия», что воздвигается серой глыбой на Большой Морской, — он увлеченно работает над эскизами для фриза: русские воины встречают входящих в страховое общество, русские пейзажи украшают межоконные пространства.

Привлекают новые материалы — майолика, мозаика.

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь в искусстве

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология