По рассказам поздним, преломленным через долгие годы счастливейшей (это вовсе не значит — легкой) совместной жизни, выходило так, что, когда археолог-художник уезжал из Бологого, Елена Ивановна Шапошникова была его невестой. На деле прошло много времени. Месяцы складывались в годы, девушку «вывозили в свет», были легкие длинные платья, балы, поклонники, бросавшиеся за мороженым… Молодой художник тревожится. Узнает, что у Шапошниковых, вероятно, «с намерениями» бывает некий Молво. Он тотчас пишет Елене Ивановне: «У нас в гимназии был некий Молво — не тот ли это? Тот был негодяй…» 30 ноября 1899 года записывает: «Сегодня была Е. И. в мастерской. Боюсь за себя — в ней очень много хорошего, опять мне начинает хотеться видеть ее как можно чаще, бывать там, где она бывает». Торопливое письмо: «Могу ли приехать прямо из мастерской? Этот безобразный вечер, кажется, не хочет наступить…» Подпись: «Всеми помыслами твой.
Пять строк, исписанных словом — «люблю».
Шутливое письмо, написанное нарочито крупными буквами: «Милостивая государыня, наидражайшая невеста моя Елена Ивановна!
Напрасно думаете утрудить ручьки Ваши отодранием меня за волос мой, ибо таковой у меня маленький и оной критике Вашей противоустоять не в состоянии. Тоже напрасно думаете, что ложимся мы с петухами; мы хотя и купеческого сословия, но дворянские привычки с малых лет исполнять приобыкаем и вечером сидим в трактере, ведем разговоры и слушаем машину, и когда машина играет что-либо чувствительное для сердца, то мысленно и почтительно целую я ручьки Ваши…» Дальше корреспондент сообщает, что в «трактере» его окружают благоприятели: Свиньин, Косоротов, греческого короля поставщик Куинджев, и подписывается: «Купеческий сын и москательного магазина владелец Николай Константинов сын Рерихов».
«Милая, голубушка, приезжай, надо тебя повидать. Картины не работаются»… «Рискую оказаться пошлым, но хочется мне называть тебя лучшими именами, какие я только знаю».
В Париже каждое утро справляется у консьержки: «Писем нет?»
С Лиговки, где живут Шапошниковы, идут письма на Монмартр, с Монмартра — на Лиговку, пока на Лиговке не появляется сам Николай Константинович с рассказами о Париже и Кормоне. Невесте — замыслы картин, радости, сетования, раздумья.
В порядочном обществе положено было привозить невесте бомбоньерки с конфетами из лучших кондитерских и браслеты в длинных бархатных коробочках, на которых вытиснено название ювелирной фирмы. Невесте положено было привозить букеты в шелковистой бумаге.
Невеста шла к алтарю в белом платье, в белых вуалях, и тяжелый венец опускался на вуаль, на легкие цветы, означая начало новой жизни. Начало хлопот по найму прислуги, устройству квартиры, подсчету ежедневных расходов.
Николай Константинович невесту называл — Лада моя, и жена осталась Ладой на всю жизнь.
Через десять, через двадцать, через сорок лет мог он благоговейно повторить строки, написанные в год его свадьбы соседом по Университетской набережной:
Не заглохнет, не смутится и не померкнет в творчестве художника, но окрепнет и всегда пребудет в нем образ Верной Жены, Вечной Жены — Ярославны, ожидающей воина на крепостной стене, Царицы Небесной, таинственной Матери Мира, скрывшей лицо под синим покрывалом, Держательницы Мира, открывшей ясное лицо усталому путнику.
Елена Ивановна — Лада, Прекрасная Дама, постоянно разделяющая все помыслы, все замыслы, все устремления Николая Константиновича.