Николай Рерих

Вы сожгли войско рабов. Вы раздавили пауков наживы. Вы закрыли ворота ночных притонов. Вы избавили землю от предателей денежных. Вы признали, что религия есть учение всеобъемлемости материи (вероятно, Чичерин был очень удивлен, узнав, что махатмы так трактуют вопрос об отношении к религии в Советском Союзе. — Е. П.). Вы признали ничтожность личной собственности. Вы угадали эволюцию общины. Вы указали на значение познания. Вы преклонились перед Красотою. Вы принесли детям всю мощь Космоса. Вы открыли окна дворцов. Вы увидели неотложность построения новых домов общего блага»…

Дальше махатмы возвещают о своих делах:

«Мы остановили восстание в Индии, когда оно было преждевременным, также мы признали своевременность Вашего движения и посылаем Вам нашу помощь, утверждая Единение Азии. Знаем, многие построения совершатся в годах 28–31–36. Привет Вам, ищущим Общего Блага!»

Но не только письма махатм привез Рерих на родину. Он передал Луначарскому серию своих картин, писанных в центре Азии. В том числе «Явление срока»: возникает над спокойной землей голова гиганта-богатыря, который зорко смотрит на Восток. В лице богатыря узнаваемы черты Ленина.

Идею этой картины художник выразил так: «Настал срок восточным народам пробудиться от векового сна, сбросить цепи рабства» (напомним, что вариант этой картины называется «Сон Востока» — богатырь со скифскими чертами лица спит глубоким сном).

Художник оставил Москве «Майтрейю-Победителя» — на красном облачном коне (красный конь — олицетворение счастья в азиатской мифологии) мчится то ли грядущий Будда, то ли русский богатырь, который должен принести людям равенство и братство.

Оставил картины «Шепоты пустынь», «Красные кони», «Знамя грядущего», где благоговейно смотрят люди на икону с изображением Шамбалы.

«Майтрейя символизирует для Востока приближение Новой эры», — сказал художник о сюите, писанной в Ладаке и подаренной России.

В тридцатые годы картины эти передаются Луначарским Горькому, вернувшемуся из Сорренто в Россию. Они украшали столовую в подмосковных Горках. «Картины эти нравились Алексею Максимовичу. Правда, он говорил про них лишь: „Любопытные вещи“. Более ранние работы Рериха Горький больше ценил и отдавал ему должное как одному из крупнейших самобытных русских художников», — вспоминала художница Валентина Михайловна Ходасевич.

Думается, что действительно — Горький больше любил ранние картины Рериха. И потому, что они воплощали образ прекрасной Руси и силы ее народа. И потому, что интерес к Востоку, к его философии сочетается у Горького с ненавистью к пассивности, к созерцательности, к покорному терпению и ожиданию, которые надо преодолевать России.

В одно время пишет он: «Любить Россию надо, она этого стоит, она богата великими силами и чарующей красотой».

И: «Несчастье нашей страны, несомненно, в том, что мы отравлены густой, тяжкой кровью Востока, это она возбуждает у нас позывы к пассивному созерцанию собственной гнусности и бессилия, к болтовне о вечности, пространстве и всяких высших материях, к самоусовершенствованию и прочим длинным пустякам».

Несомненный интерес Горького к Востоку не равен увлечению Востоком; высоко оценивая творчество Ромена Роллана, Горький в двадцатых годах ироничен к его увлечению идеями Ганди, резко полемизирует с Ролланом, предостерегает его против «восточной мистики».

Сюита о Майтрейе сочетает в своих светящихся, пламенеющих красках несомненную «восточную мистику» и столь же несомненную тему народов Азии, которые пробуждаются к борьбе и новой жизни. Потому и украсила эта живописная поэма дом Горького. Потому Алексей Максимович передает ее впоследствии картинной галерее Нижнего Новгорода — Горького.

Перекликаются на Волге пароходы, шумит огромный город, взмахивает на высокий откос кремлевская стена, которую писал Рерих, а в картинной галерее плывут облачные всадники и смотрит на Восток великан с лицом Ленина.

В 1926 году художник говорит с Луначарским о возможности выставки в Москве, но от осуществления этой идеи приходится отказаться: ведь Рерих все-таки глава американской экспедиции, прошедший английскую Индию, китайский Синьцзян, не имеющий советского подданства, «исчезнувший» для английских и китайских властей где-то в районе Урумчи. И вдруг — пребывание в Москве, выставка в Москве, а возвращаться нужно в Индию, возвращаться нужно на Риверсайд-драйв, в музей, в «короны мира», в издательства Нью-Йорка.

Поэтому о приезде Рериха в Москву сообщается в прессе мало. Поэтому выставка не организуется, хотя к ней расположены Луначарский и Чичерин, хотя о ней Рерих советуется с Игорем Эммануиловичем Грабарем, который высоко оценивает новые работы Николая Константиновича.