Николай Рерих

В центре Хотана резиденция даотая — китайского чиновника, рядом — громадный базар, вокруг — путаница закоулков, образующих проходы между домами, повернутыми глухой стеной к улице, между многочисленными, но небогатыми, словно временными мечетями. И сам город сочетает древность и временность — такие города покидают в пустыне жители, и их заносит песками, и глинобитные дома и ограды быстро снова превращаются в прах, в землю. Ветер метет пыль по улицам, пыль ест глаза путешественников, торговцев, ремесленников, которые выделывают традиционные хотанские ковры с изображением граната — дерева жизни, а впрочем, и с бухарскими, и даже с европейскими узорами.

Хребет Куэнь-Лунь почти всегда скрыт пыльной завесой, пыль заметает давно покинутые буддийские святилища и ступы.

Буддист Фа-Сянь удовлетворенно констатировал больше тысячи лет тому назад:

«Жители чтят наш закон и все до единого с наслаждением внемлют его божественной музыке. Монахов там несметное множество и большинство из них — последователи махаяны… В семи-восьми ли западнее города стоит так называемый новый царский монастырь, строительство которого отняло восемьдесят лет и растянулось на три царствования… За манговой рощей выстроен храм Будды, поражающий пышностью и красотой… Закон Будды высоко почитается…»

В Восточном Китае буддизм сменился конфуцианством. Запад склонился к исламу — его исповедуют разноязычные, разноплеменные дунгане, казахи, таджики, среди которых почти незаметны китайцы.

В этом разноязычье, в городском шуме, в пыли проводит экспедиция Рерихов четыре месяца. Они, как положено, наносят визиты даотаю, амбаню — гражданскому правителю, «военкому», как неожиданно называет Рерих в своих записях военачальника. Все по-китайски любезны, все улыбаются, все допытываются — а зачем почтенные путешественники прибыли в город и долго ли там пробудут? Даотай с улыбкой объявил, что он не признает китайского паспорта Рериха, и было совершенно неизвестно, что же он признает, так как он, как и многие азиатские бюрократы-чиновники, был «неграмотен, убийца и самодур». Амбань, улыбаясь, сказал: «В доме писать картины можно, а вне дома — нельзя».

Руководитель экспедиции не обращается за помощью к английскому консулу. Руководитель экспедиции обращается за помощью в Советское консульство в Кашгар, лежащий от Хотана почти на таком же расстоянии, как Хотан от Ладака. Он просит о содействии. Сообщает о том, что цель экспедиции — «фиксирование художественных сокровищ Азии», а между тем хотанские власти запрещают художнику писать этюды.

Консул попадает в затруднительное положение. Обстановка в Синьцзяне сложнейшая. Народ открыто симпатизирует Советскому Союзу и ловит вести из Советского Туркестана. Оживляется торговля с севером — советские товары дешевле и добротнее английских. Англичане распускают слухи то о дискриминации национальных меньшинств в Советском Союзе, то о том, что большевики готовят восстание мусульман в Синьцзяне. В городах полно всякого рода наблюдателей и осведомителей; местные власти то изысканно вежливы, то наглы, в зависимости от вестей из Пекина, от обещаний английских консулов, от обстановки на индийской границе.

И все же консул, живущий в Кашгаре, заботится об экспедиции, идущей под американским флагом, хотя слухи о том, что белоэмигрант Рерих выполняет чьи-то сомнительные поручения, доходят и до Советского консульства. Из Кашгара, из консульства, пересылаются Рерихам в Хотан письма и советские газеты, а их письма идут через консульство в Европу и в Нью-Йорк.

В новогодье, первого января 1926 года, экспедиция собралась в дальнейший путь. Но улыбающиеся китайские власти задерживают, прямо арестовывают ее.

Руководитель экспедиции шлет в Кашгар три одинаковых письма, надеясь, что хоть одно дойдет по назначению.

Письма в Советское консульство совершенно официальны: «Ввиду отсутствия консула Соединенных Штатов, настоящим обращаемся к представителям иностранных держав в г. Кашгаре с настоятельной просьбой оказать самое серьезное содействие для немедленного разрешения экспедиции следовать на Кашгар».

К одной из копий сделана приписка: «Положение становится опасным. Действия даотая угрожающи. Оружие наше конфисковано».

Все три письма попали советскому консулу. Тот тут же сообщил в Наркомат иностранных дел СССР о происшедшем, о безрезультатных обращениях главы экспедиции в Париж, Лондон, Нью-Йорк, Пекин. Переслал в Москву все письма художника.

Тогда и появились в европейских и американских газетах сообщения об исчезновении экспедиции где-то — то ли в горах, то ли в пустынях Центральной Азии. Тогда, видимо, и позвонил Чичерин Игорю Эммануиловичу Грабарю, сообщил о том, что художник Рерих с семьей задержан в Центральной Азии (в своих воспоминаниях Грабарь ошибочно назвал Монголию. — Е. П.), и спросил, желательно ли было бы возвращение Рериха в Россию.

«Возвращение Рериха, художника столь значительного и столь известного, можно только приветствовать», — ответил Грабарь.