Николай Рерих

К торжественному заупокойному обряду — сожжению, очищению огнем, который напоминает о скифских, славянских обычаях. К тому прелестному обряду, о котором рассказывал Голубев и который стал для художника символом будущего путешествия: женщины ночью спускаются к черной воде и, молясь о детях, пускают по воде легкие лодочки — ореховые скорлупки с зажженными свечами. Плывут по воде, отражаются в ней молитвы.

В поисках Древней Индии Рерихи ездят по Индии. В раскаленных железнодорожных вагонах, в первом, конечно, классе — в третий класс, набитый темными людьми, белых попросту не пускают. (Бунин описал свою героическую попытку «приобщиться к народу», проехать в общем вагоне. С великим трудом ему удалось купить билет, но в купе он остался один — к странному сахибу никого не впустила поездная прислуга.) Ездят в экипажах, прикрытых от солнца полотняными навесами. Идут галереями в пещерные храмы Аджанты и Эллоры — и чистота, яркость изображений богов, молящихся, небесных танцовщиц заставляет вспомнить церковь Ильи-пророка в Ярославле. Храмы Южной Индии возносятся над землей, подобно каменным кактусам. Сотни тысяч скульптур богов, демонов, животных, сливающихся в объятиях мужчин и женщин — мотив «майхуны», соединения, — это не отрешение от земли, но гимн земле, плодородию, роду человеческому. Возле храмов теснятся «садху» — «святые», нищие, юродивые с язвами и ранами, как в поволжских городах. И «садху» — «святые», каких уже нельзя увидеть в поволжских городах. Высохшие, с волосами, покрытыми пеплом, с единственным имуществом — чашкой из половины кокосового ореха, куда прохожие опускают еду. То стоящие неподвижно, как русские столпники дотатарских времен. То привязавшие руку к плечу так, что рука высыхает. То сжавшие руки в кулаки — навсегда, так что ногти прорастают сквозь ладони. Отрешенные от всего, погруженные в себя, не воспринимающие впечатлений окружающей жизни — почти достигшие нирваны, успокоения, отсутствия желаний. Есть среди них, конечно, и шарлатаны, есть люди, действительно отрешившиеся от всего. Действительно устремившиеся к безмолвию, и нирване, к смерти, которая одновременно есть бессмертие. Самовнушение, умение углубиться в себя, сосредоточиться — огромная сила, и в Азии знают эту силу гораздо больше, чем в самоуверенной Европе.

В Джайпур, в Дели, в Агру, в Калькутту идут на имя Рерихов письма из Нью-Йорка, из Чикаго, из Парижа, из Риги, из Ленинграда — от Марьи Васильевны, от сестры Лидии, от Бориса — архитектора, собирателя картин старшего брата. Переписка нечаста. Письма могут не застать Рерихов в Калькутте, они уже в Дарджилинге — горном курорте, где много площадок для гольфа, отелей и вилл, построенных по лондонским образцам. Именно здесь спасаются английские чиновники, дельцы и офицеры от летней жары. Город сравнительно прохладен, воздух в нем свежий, душистый, благоприятный для чайных плантаций, возносящихся по террасам ближних гор — отрогов Гималайского хребта. Когда расходятся облака — на севере стеной встают Большие Гималаи. Снега их белы, снега их розовы в лучах солнца, прозрачно-зелены в лучах луны. Если подняться выше и погода будет особенно ясной, можно рассмотреть в подзорную трубу Эверест, названный так в честь английского полковника, который произвел обмеры горы, не поднявшись на ее вершину. На вершину горы, которую англичане именуют Эверестом, а местные жители Джомолунгмой, вообще еще никто не поднимался. Там — обитель богов, живущих вдали от людского водоворота и людских бед. Впрочем, боги обитают не только на Эвересте — им принадлежит и ледяной трехгранник Аннапурны, и вершина Канченджанги — розовая, синяя, оранжевая в лучах солнца. Пятиглавая вершина осеняет путешественников, как осеняла она детские игры и археологические походы Коленьки Рериха. Канченджанга ведь была изображена на той картине, которую уютно окружали «малые голландцы» в гостиной «Извары», в дальнем Царскосельском уезде.

В «Изваре» будил на заре рожок пастуха. У подножия настоящей Канченджанги поют на заре трубы в буддийских храмах, сзывая верующих на молитву. Приходят на базар широколицые тибетцы — продают шляпы, твердый сыр, хвосты яков, превращенные в опахала, продают чеканное серебро, старую бирюзу. Бывает у них бадахшанский лазурит, который добывают далеко на севере, в горах, принадлежащих уже России. Продав товары, закупив ткани и рис, совершив традиционные обряды в ближнем храме, уходят тибетцы на Север, в свои сияющие горы. Готовятся к уходу Рерихи. Готовятся к своему Великому индийскому пути.

В Дарджилинге кончается железная дорога; дальше ведут караванные пути, тропы над горными потоками. Перевалами можно пройти на славный монастырь Шигацзе, на Лхасу, столицу Тибета.