Николай Рерих

Художник не оседает в больших городах, он истинно путешествует по Индии — на северо-запад, в Кашмир, на северо-восток, в Сикким, где открывается ледяная стена Гималаев.

Подробно, истово выписывает он беломраморный Тадж-Махал, узоры тибетских костюмов, торжественный выезд махараджи.

Пишет сцену индийского восстания, вернее — сцену его поражения. Слева направо, по диагонали холста, постепенно уменьшаясь в перспективе, вытянулся бесконечный строй пушек. Возле каждой пушки — двое солдат в белых шлемах, белых перчатках. К каждой пушке пригнана аккуратная новенькая деревянная планка. К каждой планке привязан пленный индус. Бьется, кричит седобородый старик в чалме. Молодой опустил голову на грудь — как суриковский стрелец, которого волокут к виселице.

Верещагин открывает Индию России. И стихи Бунина, и его рассказ «Братья», который весомее всей литературной экзотики, открывают России Индию, Цейлон.

Индию хочет открыть Николай Рерих.

Десятки лет он готовился к этой встрече. Не просто готовился, но приуготовлял себя, словно древний жрец, к встрече с божеством. Рассказами ученых-путешественников, которые слушал в гостиной Рериха-старшего Рерих-младший. Стихами Тагора и старинными поэмами. Жизнеописаниями Будды. Беседами со Стасовым в Публичной библиотеке и с Голубевым в Париже. Картинами, написанными на Мойке. Тревогой: «Ясно, если нам углубляться в наши основы, то действительное изучение Индии даст единственный материал. И мы должны спешить изучать эти народные сокровища, иначе недалеко время, когда английская культура сотрет многое, что нам близко». Индийский путь пересекался другими дорогами, но оставался главным для всей семьи. Елена Ивановна увлекалась Тагором и индийской философией не меньше, чем Николай Константинович. Юрий и Святослав овладели европейскими языками у Мая. По приезде в Лондон старший сын поступил на индо-иранское отделение Школы восточных языков Лондонского университета. Затем учился в Гарварде и в Париже: «Юра в Париже занимается с профессором Пеллио по Китаю и с профессором Бако по Тибету. Пишет статьи по искусству, печатает во французских журналах».

В 1923 году он получает степень магистра индийской филологии в Сорбонне. Юрий — прирожденный полиглот, лингвист, у него абсолютный слух на языки, как бывает абсолютный слух на музыку.

При этом Юрий — не «истый», вернее — не узкий филолог: от отца унаследовал он уважение к культуре азиатских народов и само широкое понятие культуры, в которую входят и обычаи, и искусство, и религия, и вообще строй жизни народа.

Святослав склонен к продолжению отцовского пути. Он занимается и увлекается живописью. Учится на архитектурных курсах в том же Гарварде, в Колумбийском университете. В 1923 году участвует в Международной выставке в Филадельфии. «Святослав пишет декорации к „Аиде“», — дополняет Николай Константинович свое письмо о совершенствовании Юрия в азиатских языках. «Аида» — это Древний Египет, сфинксы, огромные изваяния богов и царей — экзотика, тайны, архаика, предчувствие встречи с Индией.

В Индии Рерихов встретил Бомбей — ворота страны, открытые западу, с подлинными тяжелыми воротами английской стройки на берегу. Белый прибой океана и белизна зданий, охватывающих полукругом берег, как в Александрии, как в Сан-Франциско. Издали здания прекрасны, вблизи — безвкусно-кичливы, в изобилии украшены статуями и колоннами, ничего не поддерживающими. Они напоминают Лондон (только без лондонской копоти), в банках сидят лондонские клерки и кассиры, а в особняках живут джентльмены, дамы, одетые по лондонским модам, ухоженные дети, резвящиеся под присмотром темнокожих нянек.

Образ жизни Рерихов был таким же — табльдоты, визитные карточки, вечерние костюмы, банковские чеки. Рерихи видели всю туристскую экзотику: Тадж-Махал, пещерные фрески, раджей на слонах, кобр, которые покачиваются над плетеными корзинками заклинателя. Видели медлительных коров, которых не доили и не кормили; священные коровы — попрошайки и воровки — тянули еду с лотков. Нищие дети протягивали руки, двенадцатилетние матери носили своих младенцев за спиной, тридцатилетние старухи стирали в грязных каналах. Легкий пепел покойников и желтые цветы плыли по рекам. Улицы были европейские, как лондонские, только усаженные пальмами, и узкие, глинобитные, где пахло орехами, сандаловым деревом, навозом, куда европейцы почти не заходили, а если и заходили — видели чужую жизнь, протекавшую мимо них.

Страна не открывалась европейцам, и Рерихи вряд ли были исключением: нужно было долго прожить в ней, не осмотреть туристские достопримечательности, но увидеть, понять реальность огромной страны.