Русские офицеры и генералы всего за 15 лет ухитрились проиграть три большие войны: 1904–1905 гг. с японцами, 1914–1917 гг. с немцами и 1918–1920 гг. с собственным народом. Оказавшись в эмиграции, десятки тысяч царских офицеров и генералов попытались продолжить свою военную карьеру: во Франции в Иностранном легионе, в Албании на службе у Ахмет-Бей-Хогу, в войне в Парагвае, в испанской войне на стороне Франко, в Китае на службе у Чан-Кайши и ряда милитаристов — генералов, не подчинявшихся центральному правительству. Наконец, тысячи из них пошли на службу к Гитлеру.
Там бывшие царские офицеры награждались орденами, им давали роты и батальоны, но никогда — дивизии. Никто из них не стал знаменитым военачальником.
В конце 1925 г. Петр Врангель писал В. В. Шульгину: «Боюсь, что, кроме мелких дрязг, в зарубежной русской жизни в настоящее время ничего нет».
Один современный либеральный исследователь долго думал, как назвать эмигрантов 1895–1914 гг. и назвал их «трудовой эмиграцией». Что ж, это правильно: от Николая любым способом бежали желавшие трудиться. И никто не посчитал, сколько появилось миллионеров на тысячу бежавших в 1895–1914 гг. и сколько — на тысячу бежавших в 1917–1922 гг. Ну, а как назвать людей, которые были министрами, губернаторами, генералами, профессорами в царской России и оказались в эмиграции таксистами, половыми в ресторанах и приживалками в богадельнях, пусть решит сам читатель. Элита — она и в Африке элита!
К 1 января 1917 г. в России было 2 миллиона дезертиров, в то время как на всех фронтах находилось от 4,5 до 5 млн солдат. Другой вопрос, что генерал В. И. Гурко в своем отчете от 31 мая 1916 г. говорил о 180 тысячах зарегистрированных дезертиров. Так кто же прав — член Государственной Думы с двумя миллионами или генерал со 180 тысячами? Обе стороны правы. Гурко говорил лишь о «зарегистрированных» дезертирах, то есть тех, чьи фамилии отцы-командиры соизволили указать в донесениях в действующей армии. А сие компрометирует в первую очередь тех же отцов-командиров. А сколько солдат под тем или иным предлогом отправились в тыл и «задержались» там? Сколько сот тысяч военнообязанных уклонились от призыва и стали дезертирами?
Вот высказывания противников большевизма и будущих эмигрантов «первой волны». Зинаида Гиппиус: «От Николая Романова ушли как от пустого места». Константин Бальмонт задолго до февраля 1917 г. пророчески писал: «Кто начал царствовать Ходынкой, тот кончит, встав на эшафот».
В феврале 1917 г. от царя отвернулись все — крестьяне, рабочие, офицерство, генералитет, большинство членов семьи Романовых и даже высшие иерархи церкви, вспомним постановление Священного Синода, заявившего: «свершилась воля Божия» и назвавшего кучку не представлявших никого масонов «благоверным Временным правительством».
Даже в ходе Гражданской войны ни одно белое движение не поддерживало лозунгов реставрации монархии.
Но вот белые офицеры и либеральные интеллигенты оказались в эмиграции, и отношение к бывшему царю стало резко меняться в его пользу. В СССР шла индустриализация, по брусчатке Красной площади двигались колонны танков, небо закрывали сотни самолетов. Шансы вернуться в Россию «на белом коне» стремительно падали.
У сотен тысяч эмигрантов в жизни осталась только одна идея — монархизм. Великий князь Александр Михайлович писал: «…несомненно, что великий князь Кирилл оказывает в высшей степени благотворное влияние на разрозненные когорты своих оборванных сторонников. Для них он символизирует надежду на лучшее будущее, на иную Россию, где они смогут найти применение новоприобретенным познаниям в различных ремеслах и насладиться плодами своих нынешних тяжких трудов. Как ни печально читать письмо от судомойщика, желающего, чтобы его произвели в полковники, не исключено, что его автор уже давно предался бы отчаянию, если бы не его слепая вера в чудотворные способности своего государя из Сен-Бриака.
И так проходят годы: мир движется навстречу радикальным переменам и новым формам, но пятьсот тысяч русских изгнанников-монархистов идут дальше своею дорогой, которая в конце концов приведет их или на землю обетованную, или в тупик. Они согласны ждать, и их император тоже»[99].
Классическим примером метаморфозы в отношении к Николаю II является дневник уже известной нам Зинаиды Гиппиус. Историк Борис Колоницкий не поленился и сравнил оригинальный текст дневника Зинаиды Гиппиус с тем, что она опубликовала в качестве своего дневника за 1914–1917 гг. в 1929 г. в белградском издательстве «Русская библиотека»[100].
Сравним записи[101]: