Ничья его девочка

— Чего не видела? С кем шла на балкон? Или не видела, что тебя б здесь сейчас трахнули как последнюю шлюшку? Чего ты не видела, Есения? Своего разукрашенного лица или этого платья, в котором ты… в котором ты на ребенка совершенно не похожа!

— А я не ребёнок!

Барский хищно оскалился и схватив меня за лицо потянул на себя и толкнул снова назад к стене, буквально вдавив в нее. Я не могла понять почему он злится. У меня тогда в голове не укладывалось. Я еще была слишком наивной и маленькой дурочкой, чтобы понять от чего именно озверел Барский. Точнее я не понимала истиной причины… она была слишком хороша для меня. Я не знаю, как это объяснить я и помыслить не могла, что он ревнует… иначе прямо там сдохла бы от счастья.

— И что? Вам то что? Я взрослый человек, я не ваша дочь. Что хочу, то и делаю. Это что за слежка?

— Слежка?

Еще шаг ко мне, тяжело дышит, как зверь, который мчался несколько километров без передышки. Он просто сдерживается, он пытается сдержать то самое черное, что рвется из него наружу, а я даже представления не имею, что оно там есть и как оно будет выглядеть для меня. Мне кажется он и сам этого не знает.

— Что хочешь то и делаешь? Может ты сюда вышла ноги перед ним раздвинуть?

— Да! Что хочу то и делаю! Хочу целуюсь, хочу раздеваюсь, хочу ноги раздвигаю! Моя жизнь! Вы мне никто. Вы сами прямо под носом у жены трусы с какой-то девки стягивали. Не вам меня учить морали! Может я хочу секса. В моем возрасте уже трахаются представляете?

Я не сразу поняла, как он ударил. Только плечо вздулось и заболело адской болью. Я перевела взгляд на рубец и лопнувшую от железной пряжки кожу и на кровь, которая потекла прямо на красное платье. Он тоже стоял и смотрел на этот рубец расширенными глазами, застывший, как изваяние и бледный до синевы. Мне показалось он испугался, точнее он ошалел от того, что только что сделал. А у меня так кипит адреналин, что я не могу даже заплакать от чудовищной боли и от понимания, что он поднял на меня руку. Но я ошиблась… никакого испуга не было. Я слишком хорошего мнения была о нем… Никто и не о чем не сожалел. Он вообще не знал, что такое слово «жалость» и все производные от него.

— Я буду тебя учить всему, — сипло сказал Барский, — и прежде всего выбью все блядство, которого ты нахваталась в своем детдоме и на своей улице.

А сам продолжает смотреть на рубец и тяжело дышать. Он его заворожил. Как будто взгляд оторвать не может.

— Еще раз с какой-то швалью увижу…

— Изобьете?

Поднял на меня налитые кровью глаза и прорычал:

— Убью!

И я почему-то поверила, что это правда. Именно в тот момент. Но это совершенно не означало, что я испугалась. Нет. Меня таким было не напугать. Слишком наивная, глупая я не осознавала кто такой Барский на самом деле и на что он способен. Я видела лишь одну сторону медами, но не видела того дьявола, что жил в нем внутри. Я понятия не имела, что тяну его наружу, дразню, заставляю выдраться из-под спокойной ледяной личины и разворотить мою жизнь, разодрать ее на куски. Ведь во мне самой жили тысяча чертей. Но даже они в сравнении с его жуткими демонами лишь маленькие рогатые дети… как и я.

— Я хочу уйти отсюда.

Тихо сказала и тронула пальцами вздувшееся багровым кровоподтеком плечо, та рука почти не шевелилась, и я уже начала ощущать пульсацию после удара по всей ее длине и до самых костей.

— Надо лед приложить, — совершенно равнодушно сказал деспот, продолжая смотреть мне в глаза своими светлыми ледяными айсбергами.

— Просто отправьте меня домой. Я сама приложу.

— Надо приложить лед.

Он повторил это одинаковым тоном и схватив меня под локоть потащил к двери. Я попыталась вырваться, но это было не просто бесполезно, а скорее даже травматично потому что Барский не вел меня — он тащил. Как вещь. Если бы я безвольно упала, то он даже не обратил внимание и продолжил тянуть, как тряпичную куклу.

— Мне больно, — сказала я.

— Я знаю.

Ответил совершенно отрешенно и затащил на кухню. Какая-то женщина в униформе и шапочке шарахнулась от нас и расширенными глазами посмотрела на мое плечо и на кровь. Барский ее даже не заметил. Он захлопнул за ней дверь и повернул ключ. Потом пошел тяжелым шагом к холодильнику, открыл морозильную камеру и принялся лихорадочно что-то искать. Я не сразу осознала, что он в каком-то шоке. Только когда вернулся и швырнув на стол пакет со льдом, начал разрывать его дрожащими руками я поняла, что он не в себе.

— Я хочу домой.

Но меня никто не слушал, Захар подошел ко мне, схватив полотенце, завернул в него лед, и осторожно приложил к рубцу. От боли я дернулась, но Барский вдруг резко привлек меня к себе, заставляя уткнуться лицом ему в шею и обомлеть от этой неожиданной ласки. У меня от нее колени подогнулись и задрожал каждый нерв внутри. Я не верила сама себе, что это происходит. Что он прижимает меня к себе и истерично, лихорадочно перебирает пальцами мои волосы.

— Прости меня… Лисичка. Прости маленькая. Не хотел я… не знаю, что на меня нашло. Слышишь? Не знаю… дьявола ты во мне будишь.